Снег

Сидоров Николай

– Ты думаешь, что я хочу тебя отравить?! – она вскочила, с трудом сдерживая возмущение.

– Ничего такого я не думаю, – испуганно пробормотал Гриша.

– Тогда ешь, – сквозь зубы процедила она и придвинула Грише тарелку.

– Нет, – решительно ответил побледневший Гриша.

– Да на кой чёрт мне тебя травить? – закричала Вера. – Если бы мне это было нужно, то я бы тебя спящего давно уже прихлопнула. Да толку в этом нет, потому что ты и так мёртвый. Наличие пульса ещё не показатель. Вокруг жизнь кипит,

люди рождаются, умирают, встречаются и расстаются, созидают, испытывают кучу эмоций, а ты замуровался в этом склепе, пыльный параноик. Одни родители и навещают тебя, два раза в месяц, как на кладбище. Только вместо цветочков пока продукты приносят.

Она схватила свою тарелку и швырнула её на пол. От звона разлетающихся осколков Гриша вздрогнул. Он понимал, что Вера права. Она озвучила то, в чём он боялся признаться даже себе самому. Он давно уже смирился со своим затворничеством. А она этими словами взорвала его внутреннее спокойствие, и оно разлетелось в клочья под звон бьющейся тарелки.

Придя в себя, Гриша огляделся, Веры на кухне не было. Осторожно перешагивая осколки, он вошёл в тёмную комнату и потянулся к выключателю.

– Не включай, – послышался голос Веры.

Она стояла у окна и смотрела на мерцающие огни города.

– Темно же, – попытался возразить Гриша.

– Если ты включишь, светлее не будет. Тут всегда темно, – сказала она, не оборачиваясь, – и ты извини меня.

– За что? – спросил Гриша, подходя к ней.

– За то, что накричала. Крик – это признак слабости.

– Мой отец всегда кричит, но он сильный.

– Это он с другими сильный, а с тобою нет. Потому и орёт, что сделать ничего не может, от бессилия. Семь лет любит, терпит, орёт, и чем дальше, тем громче.

Она немного помолчала и продолжила:

– Семь лет, странная цифра. Многие считают семь счастливым числом: джек-пот три семёрки, семь этажей Вавилонской башни, нот тоже семь.

– Нот не семь, – возразил Гриша. – Есть ещё диезы.

– Семь, – спокойно продолжила Вера, – дней недели тоже семь, как и смертных грехов, видимо, по одному на каждый день.

– Грехов тоже больше.

– Не умничай.

– А ещё самураи принимают решение после семи вдохов и семи выдохов, – воодушевлённо выпалил Гриша, стараясь поддержать беседу.

– Ну, Григорий, это точно не про тебя.

От такой реакции Веры Гриша растерялся:

– Почему это не про меня?

– Напомни, пожалуйста, когда ты последний раз решение принимал?

– В ванной комнате я решил наладить с тобой контакт.

– Да-а, – задумчиво сказала Вера, разглядывая снежный узор на окне, – мужик! Настоящий самурай.

Он стоял рядом и смотрел, как мерцающие огни вечернего города отражались озорными искорками в её глазах. Ему нестерпимо захотелось прикоснуться к ней. Медленно, словно боясь спугнуть, он протянул к ней руку. Кончиками пальцев он почти коснулся её плеча, ощущая тепло её тела, как вдруг она повернулась к нему и, нахмурив брови, спросила:

– Помнишь, я сказала, что, если что-то захочу, сразу скажу тебе?!

– Да, – ответил Гриша, робко отдернув руку и пряча её за спиной, как провинившийся ребёнок.

– Я хочу туда, – она ткнула пальцем в окно.

Гриша замер, он уставился на неё, пытаясь что-то сказать, но не мог произнести ни слова.

Вера повернулась и пошла к двери.

– Ты уходишь? – удивлённо спросил Гриша, совладав с голосом.

Вера подошла к выключателю и зажгла свет:

– Не я, а мы, – она оглядела комнату, будто прощаясь с ней.

– Но я болен, мне нельзя, я не могу, – забормотал Гриша.

– Или сейчас, или никогда. У тебя есть пять минут.

Она вышла из комнаты.

Гриша в отчаянии повалился на пол. От мысли ступить за порог дома его бросало в дрожь, но от мысли, что Вера сейчас уйдёт, ему становилось ещё хуже.

Выходить из дома было полнейшим безумием. Но она! Как быть с ней? «Ведь я сам хотел, чтобы она исчезла, вот пусть и уходит. Ну почему же так страшно её отпустить?!»

– Готов? – спросила Вера, войдя в комнату спустя пару минут.

– Нет, – сдавленным голосом ответил он. – Когда ты вернёшься?

Вера с отвращением посмотрела на сидящего на полу Гришу.

– Прощай, – она повернулась и пошла к двери.

– Подожди! – закричал Гриша. Перепрыгивая через разбросанные по полу книги, он побежал за ней. Выбежав в коридор, он схватил её за руку. – Да стой же ты, послушай, ты самое лучшее, хоть и непонятное, что случилось со мной за долгие годы, я не могу тебя держать, но и отпустить тебя я тоже не могу. Помоги мне, пожалуйста.

Он смотрел на неё умоляющим взглядом, сжимая в ладони её запястье.

– Руку отпусти, – спокойно сказала она.

Гриша разжал пальцы.

– Помочь говоришь? А я, по-твоему, что делаю? На! – она протянула ему перчатки и маску.

Гриша замотал головой:

– Я не пойду туда.

– И я не пойду, – спокойно ответила Вера. – Начнём с малого, обуйся и надень это, – она помахала перед его носом маской, – просто постой у двери, представь, что ты не дома.

– И всё? – недоверчиво спросил Гриша.

– Нет, ещё надо очертить вокруг себя круг и трижды прочесть «Отче наш», – она засмеялась.

– Опять шуточки, – обиженно буркнул Гриша.

Вера улыбнулась:

– Да ладно, Гриня, если не шутить, то плакать хочется от всего этого. Оденься, постой у двери, и на сегодня достаточно. Давай, это просто. Или я ухожу, и маринуйся тут дальше сам, – она взяла его руку и сунула в ладонь перчатки с маской.

Гриша нехотя обулся, накинул на себя куртку, натянул перчатки и надел маску.