Снега метельные

Щеголихин Иван Павлович

— «Приличная»,— передразнила Женя, едва удержи­ваясь, чтобы не сказать: «Там черти ноги поломают».— Мы не закрываем столовую, мы хотим, чтобы она действительно стала приличной.

— Да как же не закрываете? А Суббота уходит, это вам что?

— Ищите другого заведующего.

— Спасибо за мудрый совет. Да на такое место нико­го сейчас днем с огнем не сыщешь. Кого сосватаешь на пятьсот рублей? Дураков нет. Это во время войны, в голодуху, в нашу систему лезли кто надо и не надо, а сейчас-то голодных нет, по хлебу пешком ходим! Суббота ведь шофер, по болезни, а скорей по своей лени, пошел

на кулинарную работу.

— Вот видите, сами все хорошо понимаете. Нельзя его на таком ответственном месте держать. Он даже са­нитарного минимума не знает. И знать не хочет.

— Согласен с вами, порядок обязательно наведем, но снимите штраф! Это же... политически неверно в такой ответственный момент!

И он еще пытается грозить ей!

— Штрафа мы снимать не будем,— отчеканила Же­ня.— Наводите порядок. Не то мы и вас оштрафуем рублей на двести.

— Кто ваш начальник?— потерял терпение предсе­датель сельпо.

— Грачев. Можете обращаться,— сухо закончила Женя. Она и не подозревала о такой решительности в своем кротком характере.

Председатель нахлобучил пыжиковую шапку, пообе­щал встретиться в райкоме с бюрократами от медицины и хлопнул дверью.

Он ушел, и Женя заволновалась. Если столовая на самом деле не будет работать, то шоферы разнесут здесь всю медицину. Станет всё известно райкому, узнает Николаев. Не похвалит.

Но если в такой грязи размножится какой-нибудь идиотский микроб и вспыхнет эпидемия, тогда что?

В больнице она пошла перевязывать Малинку, пыталась отвлечь­ся от мыслей о столовой, и вдруг вспомнила, что Суббота — это и есть тот самый шофер из совхоза «Изобильный», тот самый негодяй, который соблазнил и бросил Соню Соколову. И на молодежном вечере, возможно, была и Соня и, конечно же, видела, как блистательно вела себя Женя. Какой срам, стыд и позор!

Теперь хоть носа не высовывай из больницы. Будут пальцем показывать, скажут: Субботе, повару, весь вечер голову кружила, а потом оштрафовала ни за что...

20

За два дня до ноябрьских праздников санитарка потихоньку сказала Жене:

— К вам пришли.

К Жене заходили многие, знакомые и незнакомые с самыми разными просьбами, и Женя охотно отзывалась, она любила помогать и чувствовать себя нужной, полез­ной людям. Но как ни привыкла она к неожиданным ви­зитам, все же удивилась, увидев перед собой Сергея Хлынова. И, пожалуй, даже обрадовалась: сам пришел. С просьбой.

— Привет, Женечка!

Он улыбнулся, чуть вкривь, нешироко, снял кожаную рукавицу и подал жесткую ладонь. Женя тоже протянула руку. Со сложным чувством — все-таки огорчений он ей доставил больше, чем радости. И наверняка еще доставит, почему-то ей так показалось.

— Ирина здесь?— спросил Сергей. Так и есть — опять Ирина.

— Дома...

— А хирург? Ушел? Да ты не бойся, не бойся,— усмехнулся Хлынов.

— Ушел...

— А ты скоро домой пойдешь?— он не стал ждать от­вета, видя, что Женя колеблется, не знает, что ответить.— Короче, Женечка, передай записку. А кому, сама знаешь.

— Я не пойду сегодня домой... Я дежурю. А вообще, Сергей...— она хотела ему сказать прямо, в лоб, зачем он пристает к замужней женщине, но сказала другое: — По­чему сам

не передашь?

— Должна понимать, не маленькая.

Что-то беспомощное заметила Женя в его слабой улыбке. Она еще не видела, как Хлынов смущается, и не подозревала, что он на это способен.

— Ладно, извини,— он опять криво усмехнулся.— Сам отнесу, как советуешь.

Отчаянная душа, Сергей! Добром не кончит,— так го­ворят в поселке. Сейчас он выйдет из больницы и своим быстрым, сильным шагом пойдет по селу на окраину, к новому дому медиков. Опущенные мохнатые наушники шапки будут взмахивать при каждом его шаге, он слов­но на крыльях понесет свою отчаянную, непутевую голо­ву. Подойдет к дому, постучит в дверь, вызовет хирурга и скажет, что ему нужна Ирина Михайловна по личному делу. Не отведет дерзких глаз, и ни один мускул не дрог­нет на его лице. Он ведь и в Камышный перебрался ради Ирины, если считать по правде, а внеш­не — повздорил с Ткачом и прощай «Изобильный». Хлынов толкнул дверь.

— Ладно...— тихонько произнесла Женя.— А то ты натворишь.

Сергей сунул в кармашек ее халата сложенную вдвое записку. Даже не запечатал, доверял Жене. Рядом с его черными, заскорузлыми пальцами халат показался еще белее и тоньше. Видно, Хлынов опять грел руки над костром, вряд ли они что-нибудь там успели утеплить.

— Будь здорова, Женечка!— он сделал нечто вроде салюта, взмахнул растопыренной ладонью у шапки.

Хлынов ушел, и Женя тут же, у двери, непроизвольно оглянувшись — не подсматривает ли кто,— перепрятала записку из халата в кармашек платья. Она представила, как будет передавать ее Ирине Михайловне, и ей стало жарко, до слёз тревожно. Как она посмотрит в глаза Ирины Михайловны, а потом и Леонида Петровича? Ведь им вместе жить и работать, каждый день встречать­ся, и Жене суждено нести и нести тяжкий камень лжи, лицемерия, притворства, будто она ничего не знает, а ес­ли знает, то не придает всему этому того значения, кото­рое следовало бы придать.

Почему не отказалась сразу от просьбы Сергея, по­чему не настояла? Пусть бы сам выкручивался... Сколько раз она ругала себя за слабость харак­тера, за ту мнимую доброту и покладистость, которые оборачиваются дурным делом! Сколько раз, вос­питывая себя, клялась не отвечать на всякие такие сомни­тельные просьбы!

Она уже не жалела Сергея, жестокого, немилосерд­ного вымогателя, в сущности. И в то же время представ­ляла, как сейчас он, наверное, повесил над костром коте­лок с чистым снегом, греет воду, чтобы отмыть руки и умыть лицо перед встречей с Ириной Михайловной...

А она, жена хирурга, взрослая женщина, неужели по­бежит на свидание, как легкомысленная девчонка? Она скрывает свои шашни от мужа, а ведь он так любит ее!

Сейчас они, наверное, сидят на кухне и ужинают. Ири­на Михайловна смеется, а он, как всегда, серьезен. Он, наверное, все знает. Или догадывается, он ведь проница­тельный, умный. Глаза его постоянно прищурены, будто смотрят на пляшущий огонь. А Ирина и впрямь похожа на огонь.

Что же делать с запиской?

Порвать ее, и будь что будет. И пусть Сергей со своим доверием катится от нее подальше. А если завтра придет с претензией, Женя ему все выскажет. Снимет камень с души.