Снеговик
Шрифт:
— Не скажу, Инес, и не упрашивай, — не собирался о своих планах никому докладывать, — лучше вызови Ирину Смирнову.
— Когда вернёшься? — не унимается, а сама в глаза заглядывает, и взгляд её мне не нравится! Не надо в меня влюбляться, не надо, Ин! Как я проглядел? Похоже, опоздал с догадкой…
— А, вот на этот вопрос у меня нет ответа и себе, — не вру, сам не знаю, когда…
Все дела завершены, с текучкой прекрасно без меня справятся.
А я могу быть свободен! Мне нужно время. Сколько? Не представляю. Никогда не занимался уборкой в
— Ириш, вот, — возвращаю знакомую флэшку, — ты знаешь, что делать… на редактуру можете время не тратить, всё выполнено.
— Черновая работа? Вы ли это, Аркадий Сергеевич? — изумлена.
— Я, Ирина, собственной персоной.
— Пожелания? — интересуется.
— Обложку отсюда возьмите, женский образ, — подаю конверт. Завадский, всё-таки, умница, сохраняет для истории. Позволил выбрать фото, на которых барышня в зелёном наряде вышла особенно хорошо.
— В маске? — уточняет редактор, рассматривая фото.
— Нет, маску снять, — хватит с нас масок, — глаза зелёные. Волосы — огонь, здесь видно и так… красивая…
— Ясно, — забирает снимки, — сроки? — и ни слова о том, кто рядом с барышней. Хотя и слепому видно. Ни тени догадки на лице, вот это выдержка!
— К лету управимся?
— Думаю, да, — кивает.
— Ну и отлично, — я тоже управлюсь… наверное.
Глава 42
Стою на пирсе, вернее, на развалинах. Ветер в лицо, солёные холодные брызги. Как давно не был здесь! Как давно хотел! Так давно, что даже не помнил.
Солнце в этих краях уже победило, травка пробивается, проклюнулись первоцветы. Скоро порадует солнечным счастьем форзиция, за ней абрикосы, а потом одно за другим пойдёт, к маю даже пень будет цвести и любая лопата, воткнутая древком в землю…
Душа моя уже в цвету, как тот пень, что думал, будто давно высох, поливай не поливай, пустое. Не пустое, оказывается!
Волны шумно разбиваются о скалистый берег, море поёт мне встречальную, и я вместе с ним в унисон то ли пою, то ли ору во весь голос, как вырвавшийся на волю узник, забывший, какая она сладкая!..
Виделись с Наташей. Сразу в первый же день, как приехал, выспросил всё у родителей. Городишко по-прежнему такой маленький, что все друг друга знают.
Зашёл на почту, она там. Изменилась, раздобрела, но узнать можно. Дослужилась до начальника отделения, я рад. А вот она меня в первый миг не признала, потом обрадовалась до слёз, но кругом народ, виду не подала. Не стал смущать, позвал на наше место, лишь кивнула, а после работы, пришла.
Тут уж, не постеснялась, обнялись. Долго стояли так, не расцепляя рук. Она уткнувшись в моё плечо, а я в её волосы. Они всё те же, цвета огня, но только короткие, всего лишь маленький пучок, стянутый какой-то сеткой на затылке.
Наконец, оторвалась нехотя, но не отпустила, только заглянула в глаза,
— Я рада, Аркаш! — в зелёных
— Как ты, Наташка? — вглядываюсь в любовь всей моей жизни, она улыбается знакомой улыбкой, весеннее солнышко уже расписалось на её лице своими брызгами сто раз, глаза, от которых сходил с ума, лучатся искренней радостью! И понимаю, не цепляет! Люблю её, но лишь, как прошедшую молодость, как лучшее время, в котором была моей спутницей и подругой… И всё?!
Не верю!!!
— Я? — переспрашивает, тут же и отвечает, — нормально: старший в пятом, малая в первый пойдёт нынче, живу, работаю. Муж в навигацию скоро, в общем, как все. А ты, как?
— Тоже, как все: живу, работаю, — что ей сказать? Сходил по тебе с ума десять лет и приехать боялся. А приехал и, оказалось, терял время? Не скажу…
— Женат?
— Нет, Наташ, холост.
— Почему?
— Такую, как ты искал, — не польстил, подсознательно тянуло. Но за столько лет, образ поменялся многократно, оброс несуществующими деталями, приукрасился, оторвавшись от оригинала.
— Не нашёл, значит?
— Похоже, нашёл! — вот и ответил на её вопрос, и на свой тоже. Она, кажется, искренне рада,
— Так женись, дурачок! — дёргает меня за воротник пальто, заглядывая в глаза, — а то, не дождётся, сбежит! Ещё столько же искать будешь!
— Женюсь! — гора с плеч! Даже прошлое меня благословляет!
Наташа ушла, а я остался. Смотрел вслед с лёгкой, какой-то светлой грустью, но догнать не хотелось, прошлое надо не догонять, а отпускать. Наконец-то и оно меня отпустило. Да и грусть, скорее, по потерянному на иллюзии времени. Не моя это Герда, не моя! А моя где?
Вспомнилось старое стихотворение, написанное ещё во времена Изольды, когда прозревать начал:
Февраль. Позёмка намела
Сугробы — ни конца, ни края!
Да Герда всё не ищет Кая…
Ну, и дела!
— Подруга, чем ты занята?
— Собой! Не Кая же искать!
И Герда, надо понимать —
Уже не та…
А он всё тот, всё тот же Кай,
Залип на сказку и на лесть
И с лести всё не может слезть…
Вот раздолбай!..
Теперь зиме не видно дна,
Снег нескончаемо идёт!
А Королева, словно лёд…
Так холодна…
Осколок лжи всадила в грудь,
Не вытащить, ни растопить,