Снегурка в постель
Шрифт:
Я — никто. Я — прислуга, которую он сам пристроил в родительский дом с определенной целью. И, понятное дело, я под его влиянием. И давлением. И завишу от него.
Но я — не рабыня.
И хватит уже трястись, Сашка!
— Спасибо. Какой-то вопрос, Виктор Евгеньевич?
— Нам… — он медлит, опять смотрит на меня, но с места не двигается. Пока что. — Не удалось поговорить. Можно?
Кивает на кресло возле кровати.
— Конечно.
Сажусь обратно на пуф.
Слегка морщит лоб, видно, рассчитывал,
А вот хер тебе, Виктор Евгеньевич!
Чем дальше от тебя, тем лучше. Проверено горьким опытом.
— Расскажи, как вообще работа. Как первые впечатления?
Тема нейтральная, и я начинаю говорить. Подробно, про собеседование, про то, что грымза меня ловила несколько раз на неточностях с резюме, но вроде все благополучно, хотя ее бы прижать. А то, мало ли, доложит хозяйке, ненужные вопросы будут…
Он еще больше хмурится, кивает. Задает дополнительные вопросы.
Вообще, по мере разговора складывается впечатление, что он реально именно за этим сюда и пришел.
Потому что… Ну, а где ему еще со мной разговаривать? В кабинете? В гостиной, куда в любой момент могут зайти? И когда? Утром? Или сейчас, пока весь дом спит?
Все настолько логично и правильно, что я немного расслабляюсь.
И… Слегка разочаровываюсь. Ловлю себя на этом ощущении и тут же опять даю себе по щеке.
Мысленно.
Реально, Сашка, ты дура какая-то.
Мужик по делу пришел, по работе, а ты себе напридумывала всего, чего только можно…
Смотрит он…
Да он, может, все время так смотрит! Ты же его знаешь-то всего ничего!
Может, это его обычный взгляд, не обязательно в этот момент он про секс думает! Наверняка, даже и не думает!
А ты размечалась, идиотка…
В позу встала.
Приди в себя уже!
Я окончательно успокаиваюсь, и, не реагируя больше на его пронзительный взгляд, увлекаюсь, отвечая на вопросы про мои вылазки в город по распоряжению грымзы, про посторонних людей, и прочее, и прочее.
Потом он сидит пару минут, барабанит пальцами по подлокотнику, словно раздумывает, что дальше делать.
В итоге встает и делает шаг к двери.
Я тут же, как китайский болванчик, подскакиваю с пуфа и иду в том же направлении. Наверно, хочу дверь открыть. Наверно. Хочу. Дверь…
Последняя мысль в голове уже появляется, когда он резко прижимает меня к двери, перехватывает запястья, прихлопывая их одной своей ладонью над головой к деревянному полотну.
Все происходит так быстро, что у меня в мозгах еще вертится слово «дверь» и действие «проводить»…
Настолько это резко и внезапно!
Я испуганно смотрю в его глаза, уже понимая, что обманывалась специально все время. Старалась не видеть в нечитаемом страшном взгляде того, что так явно видно сейчас.
Похоть.
— Яаааа…
Хрен его знает, чего я там
Кроме яканья ничего больше сказать не удается.
Он выдыхает, а вдох уже забирает у меня.
Жадно так, жестко.
Я даже сопротивляться не могу. Хозяин растянул мое тело по всему полотну двери, выгнул в струну под своей массой!
Не двинуться!
И рот запечатывает губами. Не крикнуть!
Да я и не собираюсь кричать. Смысл какой?
Помощь звать? После всего, что у нас было? Да смешно же! И глупо.
И вообще, все глупо.
О чем ты думала, овечка ты тупая? Что он будет выполнять свои обещания? Да с чего бы? Кто ты и кто он?
От оскорбительности и внезапности ситуации неожиданно начинают течь слезы, неконтролируемо.
Он целует, жадно проталкивает язык в мой рот, прикусывает мягкие, несопротивляющиеся губы и не замечает моего состояния. Ему не до того.
Ладонь, большая, жесткая, жадно шарит по телу, задирает форменную юбку, сжимает задницу, коленом Виктор раздвигает мне ноги, резко поднимает вверх, словно насаживая на себя. Мне плохо и страшно.
Это совсем не похоже на тот, первый раз! Совсем! Потому что сейчас я ничего не хочу! Не хочу! А он… Не понимает!
Почему-то в прошлый раз, совершенно не зная его, я хотела. Хотя, ситуация была хуже, гораздо.
А сейчас…
Он отрывается от губ, начинает мягко прикусывать шею, скользить жарким ртом по скуле, по щеке.
Запястья Виктор давно уже выпустил, и теперь руки вяло опущены вниз, только ногтями дерево скребу, не в силах подавить рефлекс.
Он сейчас трахнет меня и уйдет. А потом еще придет. И будет приходить, когда захочет. И делать, что захочет. Интересно, я смогу здесь быть до сентября? И кем я буду? И захочу ли я, после такого, всего того, чего хотела совсем недавно? Своего самостоятельного будущего, свою новую, уже правильно придуманную жизнь? Или он все убьет во мне? Растопчет?
Пуговицы на платье трещат, не выдерживают, ворот распахивается под напором. Виктор спускается к груди, что-то хрипит, низко, чувственно. Наверно, то же самое, что тогда, той ночью. Вот только слышится это по-другому.
Я плачу.
И уже ни на что не рассчитываю. Ни на что не надеюсь.
Виктор опять поднимается выше, прижимается к губам…
И останавливается.
Неожиданно.
Немного отстраняется. И смотрит на меня. Внимательно. Я знаю, что он видит. Закрытые глаза, мокрые от слез щеки. Красные пятна на коже. Не от стыда. От безысходности.
— Снегурка… Ты чего?
Он все еще держит меня, все еще прижимается, его ладонь все еще, на автомате, гладит мой зад. Но удивление, нереальное удивление, которое слышится в голосе, заставляет меня открыть глаза.