Снегурка в постель

Зайцева Мария

И посмотреть на него.

Возбужденного. Тяжело дышащего. Непонимающего.

Сдерживающегося.

Красивого до нереальности какой-то.

Он меня хочет.

И у нас уже все было. Был секс. И не раз.

Сашка, чего ты кобенишься? Чего ты строишь из себя?

Как объяснить?

Так, чтоб понял?

Если сама толком не понимаешь. А лишь чувствуешь унизительность происходящего. Неправильность.

— Яааа… Ты же обещал…

Это все, что выходит сказать. Глупо. Да. Бестолково. Но как объяснить?

Что,

если сейчас сделает со мной все, чего ему хочется, то… То я, наверно… Нет. Наверняка. Уйду отсюда. И завтра ждать не стану. Потому что в любой, даже самой тупой ситуации нужно оставаться собой. Нельзя себе изменять. Нельзя менять то, что в тебе есть живого, ни на что. Даже на сытость и благополучие. Если он… Продолжит, то я превращусь в обычную проститутку. Буду менять свое тело на деньги и безопасность. И не смогу ему больше отказать. Никогда. Потеряю последнее, что во мне осталось моего.

В нашу прошлую ночь, когда я ответила на его жажду, на его ласки, был стресс. Но, кроме этого — равные условия. Мы с ним были равны. Изначально. Пусть я залезла к нему в дом, пусть находилась в опасности, пусть от него зависела моя свобода… Но это был договор между равными. Отношения между равными. Я была свободна. Внутренне.

А сейчас… Все по-другому. И вот как это объяснить?

— Ты не хочешь?

Он не понимает! Не понимает! Мотаю головой, то ли отрицая, то ли соглашаясь. По-всякому истолковать можно.

Когда его рука с моей задницы перемещается прямиком в трусы, я только вздрагиваю обреченно. Он понял неправильно!

Пальцы, опытные, жесткие, трогают промежность, раздвигают. Скользят.

— Ты мокрая. Ты хочешь, — хрипит он и опять тянется к губам.

Я отворачиваюсь, упрямо сжавшись. Да, дрожу, да реагирую.

Но мое тело — не я.

Не вся я.

— Какого хера, Снегурка?

Он останавливается, смотрит, уже зло, напряженно.

— Ты обещал.

Других слов все равно не рождается. А потому будем использовать те, что есть.

Пауза. Наверно, для меня. На возможность отыграть.

Не пользуюсь. Смотрю в мимо.

Потом пальцы с хлюпом выходят из моего тела.

Дергаюсь в сторону.

Прибивает другой рукой дверь рядом с лицом, поднимает за подбородок.

— Пожалеешь. Нам было бы хорошо.

А в глазах… «Передумай, Снегурка, последний шанс тебе».

Отворачиваюсь.

— Ты обещал.

Долгий выдох, от которого шевелятся волосы на макушке. Убирает руку.

Тут же соскальзываю с колена на пол и резко в сторону. Разворачиваюсь, сжимаю разодранный ворот платья.

А в комнате уже никого. Только дверь закрытая.

Смотрю целых две секунды на нее, затем кидаюсь защелкивать замок.

И только после этого колени опять, суки такие, предают, теперь уже окончательно подламываясь.

Оседаю на пол прямо у двери.

И снова вижу себя в зеркало туалетного столика.

Растрепанная, с горящими щеками,

зацелованными губами и блестящими от слез глазами. Пальцы все еще сжимают ворот платья.

Вид безумный и дурной.

И вот что мне делать дальше? Как быть?

11. Зимняя рыбалка

— Слушай, ну ладно, молчишь, как сыч, но ты хоть за поплавком следи! — Гордей Волгин, которого в узких, очень узких кругах вполне справедливо звали Гором, толкнул задумавшегося Виктора под локоть.

Тот медленно, практически со скрипом, как Железный дровосек, поднял голову и спокойно глянул на поплавок, уже несколько раз нервно дернувшийся.

И отвернулся.

Явно не собираясь ничего предпринимать.

Пришлось Гору, матерясь так, что, если б услышала его мама-учительница, то точно надавала бы по губам и не посмотрела, что ее мальчик аж до целого подпола, руководителя оперативного отдела МВД дорос, самому спасать улов.

Неплохой, кстати, крупный.

Ругаясь, что дуракам везет, Гор распределил рыбу, потом свернул удочки, сунул безучастному Виктору фляжку.

— Хлебни и пошли домой. Баня уже натопилась. Все равно с тобой рыбалки никакой. Нахера только приехал?

Виктор потопал за другом, по пути раздумывая, а, собственно, и в самом деле, нахера?

Никакого удовольствия ни от рыбалки, ни от бани он не получал никогда.

Но приперся. Ранним утром, удивив этим собиравшегося за рыбой Гора.

И вот теперь шел, погруженный в свои мысли. А, вернее, даже не в мысли, нет.

В воспоминания.

Он сегодня ночью знатно прокололся.

С девчонкой.

И теперь никак не мог понять, как поступать дальше. Решить не мог.

А еще не мог понять, что это, собственно, было вообще такое?

Ее заплаканные глаза из памяти никак не хотели исчезать. Вместе в жаром от кожи, сладким дыханием и вкусной влагой на пальцах.

Он, когда выскочил от нее, чудом дверью не хлопнув, шел по коридору и пальцы свои нюхал. И один раз даже притормозил. Раздумывая, а не вернуться ли?

Ну ведь бред, бред!

Хотела же его! Явно хотела! Чего выделывалась?

Понятное дело, он накосячил. В первую очередь в том, что вообще нараздавал обещаний необдуманно.

«Ты обещал»… И глаза огромные. И губки дрожащие. И щеки мокрые. И запах одуряющий. Теплого тела, волос пушистых, вкусного дрожания кожи под его ладонями…

Дура какая, а!

Так могли бы повеселиться! Так могли бы…

Виктор шел, не глядя по сторонам, хотя у Гора было, на что посмотреть. Здоровенный современный дом, построенный по последним финским технологиям, находился в сосновом бору, и полгектара этого леса были в собственности друга. Красота вокруг чисто крещенская, суровая. Сосны, белый снег, кустарник у заледеневшего озера. Морозное солнце, скользящее по верхушкам деревьев.