Снегурочка для детей министра
Шрифт:
Еще при первом знакомстве я заметила, что мальчик не по годам развит, а теперь убеждаюсь в этом окончательно: сейчас он не только быстро понял, что я не Снегурочка, но и верно предположил, кто я на самом деле.
Вот только как правильно ответить шестилетнему ребенку, чтобы не убить в нем окончательно веру в чудо?!
В конце концов, вспомнив два семестра детской психологии в университете, я подхожу к нему ближе, присаживаюсь на корточки и говорю, стараясь быть максимально честной, но при этом не расстроить малыша:
– Я – помощница Снегурочки, а мое настоящее имя – Эльвира. Ты уже довольно
Богдан в ответ молча кивает, а я беру его ладони в свои и продолжаю:
– Именно поэтому во всем мире принято, что у новогодней сказки должны быть помощники: Деды Морозы и Снегурочки, которые поздравляют деток и дарят подарки, а в свободное время живут обычной жизнью.
– Я понимаю, – говорит мальчик, и это хорошо, вроде бы...
Вот только я сама не очень понимаю, расстроен он или нет. На маленьком сонном лице – никаких ярких эмоций, только легкая растерянность. Пока я думаю, что можно добавить к своим словам, а Матвей Тихонович просто наблюдает за нами, доверившись моему опыту общения с детьми, Богдан задает еще один вопрос, который ставит меня в неудобное положение:
– Но зачем ты надела платье моей мамы?!
– Это я дал Эльвире платье твоей мамы, – наконец вмешивается Матвей Тихонович, и я рада этому. – Когда вас с сестренкой забрала из театра та... та женщина, – я замечаю, что он не называет имени Карины при сыне. – Эльвира оказалась рядом как по волшебству.
– Правда? – ребенок выдыхает, переводя взгляд на отца.
– Да, малыш. Она очень испугалась за вас, как и я, мы случайно столкнулись, и она пролила на нас стаканчики с кофе. Потом мы приехали домой, вы с Варей заснули, а я переоделся и предложил Эльвире тоже переодеться. Не ходить же ей в грязном мокром платье, верно?
– Верно, – мальчик кивает.
– Ну вот. Но платья Вари ей были бы очень малы, а платья вашей няни Маши – слишком велики. Я нашел в шкафу платье твоей мамы и решил, что можно дать его на время нашей гостье. Ты не против?
– Нет, я не против, пусть носит, – говорит Богдан, и мы с Матвеем Тихоновичем вместе шумно выдыхаем с облегчением.
– Большое спасибо, малыш, – улыбаюсь я и глажу его по голове.
– Ты встал в туалет или хочешь кушать? – спрашивает у сына отец.
– Не знаю, – мальчик пожимает плечами. – Я проснулся, услышав ваши голоса, наверное, а теперь обратно в кровать.
– Ты уверен, милый? – уточняю я заботливо, понимая, что для Богдана это может быть важно: высказать сейчас кому-то свои чувства и эмоции. – Ты был очень грустным сегодня вечером. Не хочешь об этом поговорить?
– Просто... я знаю эту тетю, – говорит Богдан, имея в виду Карину. – Она приходила к нам раньше, еще когда мама была здесь. Своим появлением она напомнила мне, что Дед Мороз никогда не подарит нам маму – я точно знаю. Варя еще маленькая – она верит, что это возможно. Но если мама исчезла – никто ее не сможет вернуть, даже самый сильный волшебник.
Я чувствую, как мое сердце разбивается на осколки, а на глаза моментально наворачиваются слезы, но всеми силами стараюсь не заплакать при ребенке, вместо этого лишь крепко обнимаю его и говорю:
– Ты прав, милый, Дед Мороз не сможет подарить вам маму. Но ты можешь подарить ее себе сам – а заодно и своей сестренке.
– Это как?! – с удивлением спрашивает Богдан.
– Ты ведь ее помнишь?
– Да, – говорит он шепотом.
– И это самое главное. Не забывай о ней, обязательно вспоминай моменты, когда вы были рядом, и рассказывай о них Варе. Так мама всегда будет с вами, в ваших сердцах, – я прикладываю ладонь к его груди.
– Ладно... – тихо лепечет Богдан.
Когда мальчик возвращается в постель, Матвей Тихонович спрашивает:
– Зачем вы так сделали, Эльвира?! – и в порыве эмоций подробно рассказывает, что все четыре года, проведенные без жены, он старается отвлечь детей от этой потери: развлечениями, игрушками, учебой, спортом, путешествиями... Не вспоминает о ней и ничего не рассказывает.
– Но вы выбрали неправильную позицию, и ваши дети страдают, – говорю я, снова вспоминая всю вложенную в мою голову психологию. – Богдан помнит ее и понимает, что произошло, даже если не знает подробностей. А Варя не помнит – и потому верит, что это можно как-то исправить, попросить маму у Деда Мороза, например... Это неправильно. Вам нужно достать с дальних полок фотографии умершей жены. Богдан не должен забыть, как она выглядела. А Варя не должна думать, что мамы у нее никогда не было... Была – и очень любила своих детей, я уверена в этом. Ваши сын и дочь намного умнее и взрослее, чем вам кажется, они сумеют принять правду. Будьте осторожны и внимательны – но обязательно расскажите им все.
– Наверное, вы правы, Эльвира, но мне всегда казалось, что подробности причинят им только боль, – хмыкает Матвей Тихонович. – Я собирался рассказать им правду, когда они станут старше. Сначала Богдану – когда ему исполнится лет десять, а потом, еще через пару лет, и Варваре...
Я пожимаю плечами:
– Это ваше дело, но я... я пойду, пожалуй.
Мне вдруг становится грустно и неуютно в этом доме, хотя я все прекрасно понимаю: Матвей Тихонович хотел как лучше для своих детей, а еще, наверное, и сам сильно страдает по умершей супруге, стараясь не вспоминать о ней – и таким образом закрывая и свою собственную боль.
– Вы ведь хотели узнать про Карину, – хмыкает мужчина.
– Я уже сама все поняла: она – суррогатная мать.
– Верно, – он кивает.
– И у нее едет крыша, ее нужно отправить в тюрьму. Но вы с этим справитесь, я уверена, у вас наверняка большие связи...
– Увы, – фыркает Матвей Тихонович. – Но у людей, которые стоят за Кариной и помогают ей творить то, что она творит, связей гораздо больше...
16 глава
Я и правда собиралась уезжать домой, чтобы немного побыть в одиночестве и переварить всю полученную за вечер информацию, но последние слова Матвея Тихоновича порождают у меня ряд новых вопросов: что за люди стоят за Кариной?! Это что, какие-то политические игры?!