Шрифт:
Глава 1
— Ненавижу праздники, — бурчала я себе под нос, пытаясь грациозно лавировать между накатанными участками на тротуаре. — И зиму терпеть не могу, — выплевывая очередную снежинку изо рта, страдальчески прокряхтела, уткнувшись носом в шарф.
Вернувшись недавно из Европы, где о снеге можно только мечтать, я прямиком окунулась в настоящую русскую зиму: с морозами, заторами на дорогах, и красными счастливыми лицами детворы, что рассекала на коньках в хоккейных коробках.
Видимо, взрослая жизнь настолько затянула меня, что юношеское озорство
До подъезда Люськи оставалось не более пятидесяти метров. И преодолеть их мне необходимо было с минимальными потерями. Каблук и без того подозрительно скрипел при каждом шаге, а кубышка была почти разорена, следовательно, рассчитывать оставалось только на удачу, ну или на погоду. При чем последняя вряд ли расщедрится на субтропические значения на градуснике.
Осторожно прошагав эти несколько десятком метров, я надавила на кнопку домофона и приготовилась ко встрече с подружкой.
Люська жила одна в съемной однокомнатной квартире в центре города, жила надо сказать неплохо весьма. Дружили мы давно, наверное, класса с седьмого. Правда дружба наша зарождалась медленно, поначалу мы беспощадно тиранили друг друга, подкладывая кнопки и намазывая стулья клеем. Потом, повзрослев и осознав, решили, что жить в мире гораздо приятнее, зарыли топор войны и уже не представляем, как могли бы быть друг без друга.
— Чего такая недовольная? — распахнула дверь квартиры Люська, давая возможно мне пройти внутрь.
— Жизнь — боль. Дворники экономят на реагентах, а вот мне похоже придется раскошелиться на новые сапоги. Каблуки дышат на ладан, — состроила я мученическую гримасу, стряхивая снег с плеч.
Протянув пуховик Люське, я поставила обувь на полку и протопала в гостиную.
На журнальном столике уже дымились чашки с чаем, а в блюдечке было клубничное варенье. Рубиновая сладость так и манила, и я без застенчивости почерпнула тягучую массу чайной ложкой.
Люська покачала головой, и отправилась на кухню, чтобы через минуту вернуться с литровой банкой варенья.
— Держи, — хихикнула она, водрузив ее на стол.
— Вот за это я тебя и люблю, — ткнула я пальцем в подружку. — Кстати, думала он гораздо больше, — произнесла, намекая на синяк, что красовался под ее глазом.
При телефонном разговоре Люська уверяла, фингал такого размера, что заметен из космоса, но на поверку оказался ничуть не больше пятирублевой монеты. Конечно, фиолетовый ей явно не к лицу, но в жизни бывают вещи и пострашнее, нежели приложиться к дверной ручки в темном подъезде.
— Ты умеешь подбодрить, — запыхтела она, усаживаясь напротив.
Рыжие пряди были аккуратно уложены в замысловатую прическу, новое платье, макияж. Только красивая линия бровей сведена к переносице, оттого я сделала вывод, что подруга чем-то озабочена помимо разукрашенного лица.
— Что на повестке дня? Ты хмурая, как небо за окном, — кивнула я, предлагая ей открыть карты и наконец-то рассказать, что так тревожит ее душу.
— Новый Год на носу, — выдохнула Люська, — а у меня это… — взмахнула она руками, угрюмо глядя перед собой.
— И? Вечеринка что ли накрывается? — никак я не могла понять куда клонит она. — Подумаешь, пропустишь в этом году. Порой полезно совершать перезагрузку. Вот я, — выпрямив спину, произнесла гордо, — в этот раз полностью, нет, частично все же, решила отказаться от традиций. Никакого накрытого стола, ломящегося от еды, оливье, холодца и прочего. Лишь шампанское, мандарины и елка.
— Поэтому тебе двадцать шесть, а ты еще замуж не ходила, — выдала подружка, заставляя меня поперхнуться. Я немного не улавливала связь между праздником и отсутствием мужа, хотя бы бывшего, оттого продолжала лупиться на нее, периодически моргая.
— Мне вообще-то через два дня на елку, — взвизгнула Люська, — а я, я… — зарычала она: — Куда с такой хохломой на лице?!
— И не смотри так на меня, — выставила я руки вперед, понимая на что она намекает. — Нет, нет и еще раз нет.
Люська сложила руки домиком и жалостливым взглядом посмотрела на меня. Варенье застряло в горле, потому что подружка умела давить на чувства, а я не могла противиться.
— Улька, — запричитала она: — Новый год, волшебство, дети ждут чуда, — сменяя просящий тон на командирский, продолжила подружка. — Всего-то хоровод поводишь и пару песенок с ними споешь. У меня костюм есть и текст, отрепетируем и все пройдет, как по маслу.
— Ты сумасшедшая, — покрутила я пальцем у виска, нервно улыбнувшись. — Какая из меня Снегурочка-то?!
— Нормальная, — подскакивая с места, прорычала Люська. — Срам свой на руке только спрячь.
— Это татуировка, — гордо прорычала в ответ, задрав свитер.
Будучи в Париже, я все-таки не выдержала и, подгоняемая бунтарским ветром, набила себе «рукав». Правда для первого раза все же выбрала хну, потому что засомневалась, смогу ли сродниться с новым рисунком на теле. Но походив с тату несколько недель все-таки пришла к выводу, что это не просто красивая картинка на коже, а состояние души. Только вот моего восторга, к сожалению, близкие не разделили. Родители посчитали это просто модным веянием, надеясь, что, когда эта ерунда смоется, я и думать забуду о новом рисунке. А Люська рассчитывала на мою трусость и болевой порог, пугая страшилками про гангрену.
— Лучше бы цветы набила или натюрморт, — насупившись, пробубнила она.
Я закатила глаза, не желая спорить. Идея ее мне не нравилась, наряжаться кем бы то ни было в мои планы не входило, к тому же я не сторонник вечеринок и маскарадов. Отягчающим обстоятельством всей этой затеи было еще то, что дело предстоит иметь с детьми. Не было во мне уверенности, что справиться с ватагой ребятишек я смогу. Но подружка была непреклонна. Людка, вообще, умела стоять на своем, и сдвинуть ее с места было непростой задачей.