Снесла Баба Яга яичко
Шрифт:
– Ты хоть представляешь себе, сколько раз сюда втыкали иголку? – спрашивала она и с важностью произносила какое-нибудь наобум выбранное шестизначное число.
Она годами держала на стене некрасивую репродукцию, на которой старик в болгарском народном костюме курит чубук.
– Выбрось ты это, такое уродство, – иногда говорила я.
– Ни за что! Эта картинка – память о папе! – говорила она, имея в виду своего отца. Дед вообще не имел никакого сходства с этим стариком. Позже, чтобы сохранить картинку, она говорила, что папа (теперь уже речь шла о моем отце) купил ее во время одной из наших летних поездок в Варну.
На телевизоре у нее стояла деревянная кукла в болгарском народном костюме. Кукла часто падала с телевизора, но она упорно продолжала держать ее на том же месте.
– Она напоминает мне о Болгарии, – говорила мама.
Молоденькая болгарка в конечном счете выполнила гораздо более важную задачу, чем общение на болгарском языке, – она покрасила тумбочку. Сувениры, которые должны были «напоминать» маме о Болгарии, не шли ни в какое сравнение с удовольствием от покрашенной тумбочки.
Дом всегда был ее царством. После того как я уехала из Загреба, квартиры у меня не стало. Возвращаясь, я останавливалась у нее. Она очень любила, когда к ней кто-нибудь приходил, но стоило гостям уйти, как она начинала ворчать, что остались грязные чашки от кофе. Внуков она обожала, стоило упомянуть даже их имена, как у нее наворачивались на глаза слезы, однако после их ухода она принималась причитать, что ей понадобится несколько дней, чтобы привести квартиру в порядок. Перед тем как покинуть страну, я оставила у нее некоторые свои вещи, в основном одежду – собственно, только ее она и согласилась принять. Со временем я заметила, что одежда стала исчезать. Выяснилось, что мое пальто она подарила одной соседке, куртку – другой, туфли – третьей.
– Тебе они и так не нужны, а здесь у людей нет денег на такие хорошие вещи, – оправдывалась она.
Из-за вещей я не сердилась, но меня сводила с ума ее страсть к уборке, ее мания не допускать на свою территорию ничего, что не было бы ее собственным выбором и ее собственным решением, что, кстати, и было истинной причиной ее щедрости в смысле подарков.
Газеты, которые я покупала утром, к полудню уже исчезали.
– Я их дала почитать соседке, Марте. У нее нет денег на газеты. Она вернет. Ты же все равно прочитала.
Еда, которую я приносила, тоже попадала к соседкам.
– Тот сыр, который ты принесла, я не люблю, – говорила она. – Я отдала его Мартиной сестре.
– А пирожные где?
– Выбросила. Они были такие плохие, и на вид, и на вкус.
Она возмущалась, если я случайно вешала в ее шкаф что-нибудь из своей одежды. Моим туфлям была отведена самая нижняя полка в шкафчике для обуви. Мои вещи в ванной комнате занимали скромный уголок, и она не переносила, если я случайно ставила их вместе с ее.
– С тех пор как ты уехала, я и пальцем ни к чему не притронулась. Все на своих местах! – первое, что заявляла она, когда я приезжала.
Это означало лишь то, что она удержалась от порыва все «привести в порядок» и полностью «убраться» в доме.
Приезжала я часто. Она не могла быть одна летом, одна в рождественские праздники, одна, понятно, в свой день рождения.
– Я надеюсь, на мой день
С тех пор как она заболела, я приезжала все чаще и оставалась все дольше. Приезжая, я каждый раз видела на ее лице искреннее волнение. Когда я уезжала, она каждый раз пускала слезу, как будто в этот момент мы видим друг друга в последний раз в жизни. Тем не менее я знала, что стоит мне закрыть за собой дверь, она идет к шкафу в прихожей, достает пылесос, пылесосит «мою» комнату, все тщательно расставляет по своим местам, заходит в ванную, собирает все «мои» мелочи, зубную щетку, пасту, крем, шампунь и все это аккуратно прячет в «мой» шкафчик. Уверена, что при этом она шмыгает носом, вытирает слезы и винит жестокую судьбу, которая заставила ее на склоне лет жить в одиночестве.
Готовить у нее теперь получалось плохо, не было ни желания, ни сил, так что кухней занималась я. Ей было трудно с этим мириться. Она приходила на кухню, толклась вместе со мной в тесноте, за что-то бралась, делала замечания, бормотала, что нужно делать так, а не эдак, ворчала, что ничему-то я в жизни толком никогда не могу научиться. Кухня была территорией ее бесспорного авторитета, и она защищала его из последних сил.
Когда она слышала, что я с кем-то разговариваю по телефону, то тут же приходила в «мою» комнату, что-то у меня спрашивала или что-то говорила, громко, как попугай в клетке, так что мне обычно приходилось прерывать беседу. Делала она это рефлексивно, словно не осознавая, что творит.
– Надо бы позвонить старой ведьме, – говорила она, увидев, что я держу в руках телефонную трубку.
– Хорошо, как только закончу разговор.
– Я ей несколько раз звонила, никто не берет трубку.
– Позвоним.
– Спроси у Зораны, она знает.
Зорана – это Пупина дочка.
– Спрошу. Как только кончу говорить.
– Смотри, не забудь.
Стоит, опираясь на шкафчик, и смотрит на меня.
– И Ада что-то не звонит.
– Аба.
– И она тоже не звонит.
– Позвонит как-нибудь.
– Да и нашим надо позвонить.
«Нашими» она называла моего брата и его семью.
– Так мы же им утром звонили!
– Открой дверь на телефон, в комнате душно, – говорит она и шлепает к балкону.
– Дверь на балкон, – говорю я.
– Вот, я уже сама открыла.
Она все как следует почистила и привела в порядок, включая и эту «уродливую тумбочку», которую я притащила в квартиру, точно так же, как она все чистила и приводила в порядок всю свою жизнь. И только один раз, когда мы разговаривали с ней о нашем первом доме, с большим садом, она все-таки признала:
– Я больше заботилась о том, чтобы грядки были ровными, а не о том, что там посажу, и как будет расти то, что я посадила.
Похоронные отчисления, которые она вносила на протяжении многих лет, были выплачены полностью: оплата ее похорон со всеми погребальными формальностями была гарантирована. Ее ментальная территория и мир чувств сузились и были приведены в порядок, как аккуратно уложенные в коробке вещи. Там, в этой «коробке», копошились двое ее внуков, мой брат, его жена и две-три старинных приятельницы (именно в таком порядке, в соответствии с их значением в ее жизни).