Снежная Королева
Шрифт:
– Ты, мама, думай что советуешь,– поддержал соседа Егор Иванович.
– "Револьвера нету, женщина какая-никакая". Револьвер это так – символ. Ружье возьми охотничье, у нас осталось после Ивана Михайловича. Знатный был охотник. Белке в глаз попасть мог дробью.
– Мама-а-а!!!– заорал уже совсем неуважительно Егор Иванович.– Этому ружью сто лет, его не чистил ни кто никогда на антресолях. Патронов опять же нет, ни с дробью, ни с пулями, ни каких.
– А вот и не так. Есть патроны. Целая коробка в швейной машинке моей завалялась. Название на ней сурьезное "БЕКАСИН". А ружью что сделается? Не в земле чай лежало, а на антресолях и смазанное. Взял и пали себе в Морозиху. "Женщина какая-никакая",– опять передразнила Эдуарда Александровича Инесса Поликарповна.
– Так ведь посадят в тюрьму из-за нее Эдика, ма. Ты чего насоветовала?– Егор Иванович сделал страшные глаза и вытаращил их на мать.
– И пусть посадят. Ты не таращся. Лучше умереть мужчиной в тюрьме стоя, чем жить незнамо кем на коленях,– Инесса Поликарповна возмущенно хлопнула дверью, оставив за собой последнее слово и, Эдуард сконфуженно пробормотал:
– Права она где-то, Егор. Сижу тут, как заяц трясусь. Пропади пропадом жизнь такая. Лучше замочить Королеву и сесть в тюрягу, чем так жить. Моя, вон, меня поедом ест, как будто я виноват во всем.
– Да слушай ты баб этих больше, Эдик. Плюнь. Еще два дня и вернется Костик домой. Тогда и решите, как жить дальше. Я бы на твоем месте уехал, конечно, чтобы гусей не дразнить. Вернее гусыню эту жирную. А в тюрьме чего хорошего? Плохо там говорят,– попытался успокоить его Егор Иванович.
– А если бы твою Галку вот так взяли и уволокли?– угрюмо глянул на соседа Эдуард Александрович.– И пилили бы тебя Светлана с матерью?
– Перетерпел бы, но за ружье точно не стал бы хвататься. Да и мамуля вряд ли стала бы мне советовать это делать. Пожалела бы пади. Это ты ей чужой, вот она и раздухарилась,– ответил ему Егор Иванович и не успел захлопнуть рот, как дверь из его квартиры опять распахнулась и на пороге опять появилась Инесса Поликарповна, уперевшая руки в бока. Не удержалась видать и опять подслушивала:
– Ах, вот ты как, сын, обо мне думаешь! Да если бы такая ситуация у нас сложилась и Галку кто-то уволок против ее воли, так я бы и тебя погнала с ружьем и сама бы ружье взяла, и Светку заставила ружье взять, и всех родственников вызвонила бы, и ружья заставила взять. Я бы войну устроила, я бы полгорода сожгла, а вторую стерла в порошок,– разошлась Инесса Поликарповна.– Тюрьмы они испугались. Эх, мужики, мужики!
– Ма-ма-а!!!– Егор Иванович, покрутил пальцем у виска. Слова по видимому у него все кончились.
– Вот вот!!!– Инесса Поликарповна презрительно фыркнула и исчезла за скрежетнувшей дверью.
– Правильно мамуля твоя говорит,– совсем утвердился в правоте Инессы Поликарповны Эдуард Александрович.– Если послезавтра Костя дома не появится, то пойду и пришью эту жабу. Дашь ружье-то на прокат?
– Пусть только попробует не дать,– ответила за сына Инесса Поликарповна из-за двери.– Я сейчас же на антресоль залезу и найду его.
– Ты это брось, Эдька,– прошипел Егор Иванович гусаком рассерженным.– Ты к ней и близко подойти не успешь, как тебя повяжут ее бодигарды. Сядешь в тюрьму за ношение оружия и, меня вместе с тобой таскать начнут. Жабу не подстрелишь, меня подставишь и сам как дурак сядешь.
– Не повяжут. Я с черного хода зайду. Целый день там проработал и все ходы выходы пронюхал. Не ожидает она с той стороны меня. Застрелю гадину. Пусть судят,– распетушился Эдуард Александрович.
– Ой, дура-а-а-а-к!– простонал Егор Иванович.– Как тобой оказывается манипулировать легко. Старая, выжившая из ума женщина, ляпнула незнамо что и ты готов,– прошипел он в самое ухо соседу и тут же на площадку выскочила Инесса Поликарповна, по прежнему подслушивающая их беседу.
– Как ты меня, сынок, обозвал? Я, может быть, и выжила из ума, но слух у меня пока еще нормальный, хоть ты и шипишь змием подколодным. Ну, сынок, ну уважил на старости лет. Полоумной назвал. Спасибо тебе, сынок, за ночи бессонные, за руки в мозолях по локоть, на ноги тебя поставившие. За то, что дурочкой называешь при людях. И вот тебе мое последнее слово – материнское. Пока Костика вместе с Эдиком не вызволите из неволи, знать тебя не желаю. Держи ружье и патроны, сынок,– с этими словами Инесса Поликарповна швырнула сыну двустволку, а следом за ней пачку патронов. Швырнула и дверь со скрежетом заперла изнутри. Ружье Егор Иванович поймать не успел и оно, ударившись о его ноги, загремело по ступеням. Следом весело поскакали из раскрывшейся коробки патроны. Их Егор Иванович тоже подхватить не сумел.
– И что теперь?– Егор Иванович трясущимися от волнения руками принялся рыться в пачке сигаретной, выцарапывая из нее очередную, забыв, что во рту у него еще дымится предыдущая. Выдернул, вставил в рот и закурил. Две дымящие сигареты Эдуарда Александровича нисколько не удивили и не насмешили, напротив ему совсем было не смешно, а соседу-приятелю он сочувствовал искренне и искренне же считая себя виновником в свалившихся на его голову неприятностях, молча принялся поднимать разбросанные боеприпасы и ружье.
– Тьфу ты, зараза,– выплюнул себе под ноги обе сигареты Егор Иванович и в раздражении размазал их подошвой.– И куда мне идти?
– Переночуй у нас. Всего две ночи, Егор. Я раскладушку на кухне поставлю. А послезавтра Константин вернется, и ты тоже вернешься домой. Ну, не ломать же двери, в самом деле?
– Понятно, что не ломать,– махнул рукой раздраженно Егор Иванович.– Что-то Светик там притихла. Обычно она всегда меня поддерживала, неужели в этот раз со свекровью заодно?
– Тут женская солидарность,– вздохнул понимающе Эдуард Александрович.– Корпоративная этика, если хочешь.
– Плевать я хотел на их корпорацию,– Егор Иванович снова закурил.– Вообще могу уйти и пусть живут, как хотят.
– Я тебе уйду,– раздался тут же голос его супруги, которая только собралась было впустить мужа и таким образом конфликт семейный с лестничной площадки переместить в родные пенаты, но услышала на его беду последнюю фразу, выкрикнутую мужем в запале. Дверь на этот раз распахнулась, с треском врезавшись в стену и, на пороге квартиры Романовых появилась раскрасневшаяся от гнева Светлана Валентиновна. Она только что повздорила со свекровью, защищая от ее несправедливых обвинений мужа. И одержала несокрушимую победу в словесном с ней поединке, о чем и спешила поведать ему же вместе с приглашением к примирительному обеденному столу, где стороны, хлебая домашний борщ, должны были прийти к консенсусу, как любил выражаться самый элегантный из Генсеков КПСС.
Сам он, правда, к консенсусу со своими соратниками так и не пришел, после посиделок принудительных в Форосе, но словечко это успел в обращение внедрить, до того как его вышвырнули из новенького кресла Президента СССР незаконсенсившиеся члены той же партии. Вернее – вышвырнули вместе с креслом.
– Тебе семья не дорога, дорогой? Куда это ты уйдешь? А главное – к кому? Хотела бы я взглянуть на ту дурочку, которая захочет тебя принять такого. Или есть уже?– заводила сама себя Светлана Валентиновна, наступая на пятящегося мужа и махая кулачком сжатым у его носа.– Права выходит мама твоя и зря я из-за тебя с ней разругалась. У тебя дочь уволокут, как вот у этой размазни…– Светлана Валентиновна обличающе и пренебрежительно, ткнула пальцем в Эдуарда Александровича -…а ты будешь так же как он блеять овцой? Я поняла-а-а-а. Где были глаза мои, о Господи?– задала она риторический вопрос Всевышнему и сама же ответила за Него.– В заднице. Знать теперь тебя не хочу, пока не поможешь Костика у Морозихи забрать и не послезавтра, когда она может быть его отпустить не захочет, а немедленно, сейчас,– Светлана Валентиновна стремительно развернулась и на прощенье хлобыстнула дверью так, что если считать этот хлопок точкой в разговоре, то получилась она очень жирной.