Снежная королева
Шрифт:
Преступление и наказание на Тиамат — прежде всего в Карбункуле, — как и на других планетах Гегемонии находились в юрисдикции двух судов: местного, в котором председательствующий избирался жителями Зимы и действовал в соответствии с местными законами, и Верховного. Полиция щедро снабжала зерном обе эти мельницы, и, по мнению Джеруши, зерна должно было быть значительно больше. Но Ариенрод не только терпела, но даже, пожалуй, приветствовала существование на планете некоего подпольного мирка, этакого лимба, нейтральной зоны, удобной и для инопланетян, и для местной знати.
— Вы можете как-то прокомментировать этот отчет, инспектор?
Джеруша чувствовала себя до странности прозрачной под взглядом Снежной королевы. Она выключила диктофон — удобный повод, чтобы спрятать глаза.
— Нет, ваше величество. — Я ни слова не скажу о том, что ты хотела бы узнать. Что хоть как-то могло бы прояснить твое положение.
— А неофициально, Гея Джеруша? — тон королевы изменился.
Джеруша посмотрела ей в лицо, такое открытое, прелестное: лицо настоящей женщины — не маска королевы.
Такому лицу почти можно было поверить... ей почти показалось, что за всеми этими ужимками и предательствами прячется настоящий, реальный человек, до которого можно дотронуться... почти. Джеруша через плечо глянула на Звездного Быка, стоявшего у трона, — пажа королевы, ее любовника. И вздохнула.
— У меня нет неофициального мнения на этот счет, ваше величество. Я здесь представляю Гегемонию.
Звездный Бык сказал что-то на незнакомом ей языке; по тону она догадалась, что это ругательство или какая-то грубость.
Королева засмеялась — звонким, невинным смехом. И махнула рукой.
— Что ж, в таком случае можете идти, инспектор. Если мне понадобится еще порция консервированных заверений в лояльности, я велю инопланетянам привезти мне коппока. По крайней мере, его перья будят у окружающих воображение.
Появился Старейший, поклонился и повел полицейских прочь из королевских покоев.
Джеруша застыла посреди дворцовой площади, не сводя глаз с патрульной машины. Ветровое стекло было точно паутиной покрыто бесчисленными трещинами: так, прямое попадание. Значит, вот до чего дошло?
— Ну уж на этот счет у меня и неофициальное мнение нашлось бы! — Она коснулась было изуродованного стекла, потом решительно взялась за ручку двери. — Но черт меня побери, если я стану устраивать им спектакль! — Она плюхнулась на вращающееся сиденье рядом с Гундалину, который уже взялся за руль. — А вообще-то, — она опустила боковое стекло, — я вряд ли смогла бы сейчас придумать, что сказать ей, кроме того, что устала, что испытываю такое ощущение, будто меня пожевали и выплюнули. Иногда хочется все-таки знать, несем мы здесь за что-то ответственность или нет? — Она пошарила в кармане в поисках пакетика с йестой, вытряхнула пару стручков на ладонь и стала жевать плотную кожистую мякоть, чувствуя, как кисловатый, резкий на вкус сок проникает внутрь, как расслабляются
Он напряженно вглядывался вперед сквозь оставшиеся неповрежденными кусочки стекла. Он уже давно молчал; молча шел назад через зал Ветров — словно по пустой улице; да и сейчас не отвечал ей.
Она убрала пакетик.
— Вы в состоянии вести машину, сержант? Или, может, лучше мне? — Столь внезапная смена тона заставила его вспыхнуть.
— Да, инспектор. Конечно в состоянии! — Но глядел он по-прежнему прямо перед собой. Она видела, что ему страшно хочется прибавить что-то еще; он судорожно, с трудом сглотнул, словно разозлившийся ребенок. Машина вырулила со стоянки, чуть подала назад и, развернувшись, двинулась вниз по Главной улице.
— Что сказал Звездный Бык сразу перед тем, как королева отослала нас прочь? — Джеруша старалась говорить равнодушным тоном. Она еще могла кое-как разобраться в идеографической письменности Харему — инструкции по эксплуатации присылаемой ими техники требовали подобных знаний, — однако никогда не затрудняла себя изучением разговорного сандхи. Полицейские обычно пользовались языком «планеты пребывания».
Гундалину прокашлялся и снова судорожно сглотнул.
— Прошу прощения, мэм, но эта скотина сказала: «У членов Ассамблеи, видно, яйца больше головы, если они посылают в качестве своих представителей таких ублюдков».
— И это все? — Джеруша хмыкнула, ей стало смешно. — Черт побери, это же почти комплимент!.. Удивительно, что королеве подобные слова показались смешными. Интересно, а она действительно хорошо их поняла? Может, она не понимает, что это прежде всего касается ее самой?
— Ну она же полностью в его лапах! — злобно пробормотал Гундалину.
На этот раз Джеруша рассмеялась.
— О да! И в лапах инопланетян тоже. Значит, Звездный Бык родом с Харему?
Гундалину кивнул.
— Что он сказал тебе?
Гундалину только головой помотал, не глядя на нее.
— БиЗед, ты ведь знаешь, меня вряд ли можно чем-либо удивить в этом гнусном городе.
— Я знаю, инспектор. — В конце концов он все-таки взглянул на нее, и тут же веснушки его от смущения порозовели... — Но этого я вам повторить не могу. Ни за что. Это могут понять только те, кто родился и вырос на Харему. Это вопрос Чести.
— Понятно. — Она и раньше слышала от него нечто подобное о Чести с большой буквы. Видимо, он придавал этому понятию какое-то не совсем понятное ей значение.
— Я... спасибо вам, что вступились за меня в этой стычке со Звездным Быком. Мне самому все равно недопустимо было долее отвечать на его оскорбления, не теряя своего лица и не нанося ущерба Чести. — Джеруша изумилась его церемонной речи и искренней благодарности, звучавшей в голосе.
Она посмотрела в окно: благородные господа и их слуги глазели на полицейских из-за ставен, прикрывавших окна богатых домов верхнего города.
— Честь не может пострадать, если оскорбление наносит человек, вообще о чести представления не имеющий.