Снежная версия
Шрифт:
— Да. Знаете, товарищ Левашов, мне хочется спросить у вас, зачем все эти… чисто наши сведения? Но я не решаюсь… — начальник виновато улыбнулся.
— В поезде едет один… один нехороший человек. Мне нужно его найти. Вот я и хочу знать, среди скольких пассажиров придется искать. Оказывается, из двухсот. Я хочу знать, трудно ли ему будет уехать этим поездом, если он билета заранее не купил. Оказывается, уехать легко. Он подходит к кассе и берет билет. Допустим, вот вы, человек, хорошо знающий порядки на железной дороге, решили скрыться от правосудия… В каком вы вагоне
— Я?! Хм… Я бы не поехал поездом. Я бы… ушел в подполье. Да, думаю, что это было бы лучше всего.
— А если бы вам все-таки нужно было уехать? Причем именно поездом, поскольку ни на чем другом уехать вы не сможете?
— Если я правильно понимаю психологию… нехорошего человека, как вы выражаетесь, — начальник в задумчивости подергал себя за усы, почесал подбородок, поудобней уселся в кресле, — думаю, что он будет стремиться произвести хорошее впечатление и в то же время постарается, чтобы его видели поменьше… Если он не ограничен в средствах…
— Он не ограничен в средствах, — Левашов начал терять терпение.
— Тогда, разумеется, он, то есть я, поехал бы в купейном вагоне.
— Я тоже, — сказал Левашов, поднимаясь.
— Ну что ж… Счастливого пути. Надеюсь, вас не затруднит позвонить мне как-нибудь и сказать… и сказать — правильно ли я понимаю психологию нехорошего человека.
— Скажите, вы знаете бригадира поезда?
— Да, разумеется! В свое время мы с ним…
— На него можно положиться?
— Как на меня! — заверил начальник.
Выйдя, Левашов остановился на лестничной площадке. Состава, стоящего внизу, он не увидел. Только размытые контуры вагонов шевелились при слабом свете задыхающихся в снегу лампочек. А дальше — взбудораженная темнота, наполненная снегом и воем урагана. Где-то совсем рядом загнанно и сипло кричали невидимые паровозы, из занесенных динамиков изредка доносились отдельные невнятные слова — диспетчер пытался отдавать какие-то распоряжения.
Где-то совсем рядом, вокруг вокзала, жил большой город, и две сотни его жителей собирались этим вечером в дорогу. Левашов не мог не подумать о них, стоя на железной площадке, нависшей над перроном, не мог не подумать о человеке, которого ему предстояло найти.
Виталий решил выпить кофе. Не потому, что ему так уж хотелось этот кофе, вовсе нет. Просто ему понравилась сама мысль — а не выпить ли мне чашечку-другую крепкого кофе, черт возьми! И он, подняв голову, закрыв глаза от ударов снежинок, не торопясь поднялся по ступенькам ресторана. Ему страшно хотелось вбежать, захлопнуть за собой дверь и побыстрее сбросить промерзшее нейлоновое пальто, жесткое и гремящее, как жесть. Но поступить так — значило уронить себя в глазах тех невольных свидетелей, которые, возможно, наблюдали за ним.
В вестибюле Виталий брезгливо отряхнул снег, сдал пальто гардеробщику, заодно купил у него пачку сигарет. Правда, в кармане у Виталия лежала едва начатая пачка, но, господи, купить у старика за полтинник сигареты, которые стоят тридцать копеек, — это кое о чем говорило.
Остановившись у большого тусклого зеркала, Виталий скучающе скользнул взглядом по женским коленям, а потом, так и не посмотрев на самих женщин, на их лица, поднялся на второй этаж.
Большие черные глаза, длинные бархатные ресницы — в этом было что-то девичье. Но молодые морщины на лбу все ставили на свое место. Они придавали его лицу выражение скорбное и оценивающее. Они говорили о его превосходстве над этими людьми, погрязшими в мелких и ничтожных делах. И костюм его говорил, и манеры тоже говорили, не умолкая говорили, визжали, кричали, пищали о своем хозяине запонки, рубашка, туфли, галстук…
Единственно, с чем Виталию не повезло, так это со ртом. У него был маленький бескровный рот. Похожий на щель, он постоянно менял форму, размер, выражение. Верхние и нижние края этой щели жили как-то самостоятельно, и каждая кривилась как хотела. Но зато зубы у Виталия были в порядке, и он смеялся охотно и громко. Его шумный смех тоже кое о чем говорил… Вы только посмотрите, как легко и беззаботно я смеюсь! Я даже не очень-то забочусь о том, чтобы мой смех был благозвучным. Согласитесь, человек, который может смеяться так искренне и откровенно, так радостно и беззаботно, — хороший человек.
Кофе Виталий мог выпить и внизу, в гастрономе. Отличный свежий кофе, но выпить его в гастрономе, стоя, одетым… Нет. И Виталий с наслаждением прихлебывал из граненого стакана серую холодную бурду, наблюдал за приготовлениями оркестра и за девушкой у окна. Девушка должна была почувствовать, что парень, с которым она пришла сюда… Она достойна гораздо большего. И, кто знает, не сложись все так вот грустно и неудачно, она сидела бы с Виталием, и как им было бы хорошо!
Виталий безнадежно улыбнулся девушке, и, уловив момент, когда она повернулась в его сторону, взглянул на часы, и поискал глазами официанта. Но, едва только заиграл оркестр, он подошел к их столику, извинился перед парнем и пригласил ее. Девушка покраснела, растерялась и… поднялась.
Некоторое время они танцевали молча, одни во всем зале. Потом Виталий задал вопрос, ответ на который он уже знал.
— Это, — он показал глазами куда-то в зал, — ваш муж?
— Нет, что вы! — быстро ответила девушка.
— Нет?! — изумился Виталий. — И вам… интересно с ним?
— Да как вам сказать… В общем-то…
— Все ясно. Вы его терпеть не можете.
— Ну что вы… Это, пожалуй, слишком.
Виталий почувствовал вдохновение. Разговор шел так, как ему хотелось, позиции определились.
— Вы часто бываете здесь? — спросил он, закончив поворот, во время которого как-то уж очень нечаянно коснулся ее.
— Нет, что вы! Первый раз. Он пригласил и…
— И вы пошли?
— Так уж получилось.
Девушка оправдывалась, а большего Виталию и не нужно было. Теперь он мог спокойно уходить, тем более что времени у него оставалось в обрез.
— А где вы бываете часто? — спросил он, улыбаясь смутно и неопределенно, словно смотрел в витрине на вещи, которых ему никогда не купить.