Шрифт:
– Кай! КАААЙ! Ты можешь мне помочь?
Кай выбежал из мастерской в горницу и застыл с выражением смеси недоверия и ужаса на лице. Картина, представшая его взору, действительно была достойна кисти художника (каковую он, кстати, как раз держал в руке). У бревенчатой стены возвышалась хлипкая, неровная конструкция, состоявшая из перевёрнутого вверх дном ведра, пары старых досок, низенькой скамеечки для ног, плотной диванной подушки и крышки давно поломанного сундука. На этом своеобразном пьедестале балансировала я, с молотком в одной руке и холстом в другой. Гвоздь, зараза, выпал
– Подай, пожалуйста! – взмолилась я, указывая взглядом на искомый предмет. – А то я если отсюда слезу, второй раз уже не заберусь.
– Да как тебя вообще угораздило?! Спускайся оттуда немедленно!
– Гвоздь дай!
Я, во всех смыслах слова, стояла на своём. Кай, судя по выражению лица, мысленно ругаясь, всё-таки выполнил мою просьбу.
Я благополучно пристроила на стене картину и, удостоверившись в том, что она висит ровно, попыталась слезть на пол. Такого обращения конструкция, и без того державшаяся на честном слове, уже не вынесла, и я упала. Прямо на руки готового к такому повороту Каю.
– Ты чего меня не позвала? – возмутился он, когда вещи, из которых я составила пирамиду, перестали катиться в разные стороны и стих сопутствовавший этому грохот.
– Хотела сделать сюрприз.
– Сделала, – мрачно попеняли мне. – А лестницу взять не догадалась?
– Так её Бранд вчера одолжил, они крышу сарая чинят, – объяснила я.
– Нашли тоже время! – пробурчал Кай. – Мороз такой, что, того и глядишь, в сосульку превратишься.
– Ну что ж поделать, если щель появилась?
– Осенью надо было внимательнее смотреть. Ладно. – Он махнул рукой, сменяя гнев на милость. – Так что там за сюрприз?
– Вот, смотри!
Я кивнула на украшавшую стену картину.
Кай широко улыбнулся.
– Здорово!
– Да ладно. – Я смущённо опустила глаза.
Всё-таки некоторые люди обладают невероятной широтой души. Сам Кай рисует в тысячу раз лучше меня. Но при этом способен разглядеть в работе непрофессионала нечто хорошее, не фокусируя внимание на очевидных художественных недостатках.
– Мне правда нравится. – Он приобнял меня за плечи. – Она такая летняя. Поднимает настроение в эту погоду.
Я кивнула: именно такой и была моя цель. И тоже поглядела на картину. Насыщенно-синее небо без единого облака принимало чуть более блеклый оттенок лишь рядом с жёлтым солнечным кругом. Ниже густо колосилась ярко-зелёная трава.
Полная противоположность тому, что мы день за днём наблюдали за окном. Низкое, давящее, серое небо, тучи, за которыми солнце лишь смутно угадывалось. Сосульки, сугробы, а зачастую – такая метель, в какую даже собственную вытянутую руку толком не разглядишь.
Сейчас, при распахнутых ставнях, было видно, как кружат снаружи снежинки. Я вздрогнула: вдруг показалось, что с той стороны на меня смотрит пара нечеловеческих глаз.
– Поговаривают, что это глобальное похолодание, – проговорила я, с трудом отводя взгляд от окна. – Будто Снежный король набирает силу. Но, если честно, я не очень верю в теории заговора. Сколько себя помню, зима всегда была такой суровой. Мы просто слишком близко живём к Ледяным горам.
– Насчёт Снежного короля я тоже сомневаюсь, – хмыкнул Кай. – Но что до похолодания… Моя бабушка рассказывала, что, когда ей было столько же лет, сколько нам сейчас, зима начиналась в декабре, а заканчивалась в последние дни февраля. Не как теперь – с октября по апрель. А её бабка вроде бы говорила, что в прежние времена и снег-то выпадал только изредка, и люди радовались ему, как чуду. Но это сказки, наверное, так ведь не бывает.
– Сказки, – согласилась я.
За окном по-прежнему танцевали снежинки. Никаких глаз. Кажется, пора меньше времени посвящать рисованию. Оно слишком сильно развивает воображение. А большого художника из меня всё равно не получится.
– Я в мастерскую, – объявил Кай, подхватывая успевшую подсохнуть кисть. – Выставка скоро, могу не успеть. Ладно?
– Конечно, – кивнула я, всё ещё пребывая в состоянии лёгкого транса.
Он ушёл, а я принялась раскладывать по местам предметы, из которых прежде смастерила свою «пирамиду». Доски поближе к печи, их можно пустить на растопку. Нашими зимами древесина лишней не бывает. Кастрюлю надо будет помыть. Скамеечку – тоже поближе к печке, с неё легче забираться наверх, чтобы погреться.
Впрочем, провести много времени в гордом одиночестве мне не довелось. Из соседней комнаты высунулась лохматая морда Найка, которого Кай подобрал когда-то неуклюжим щенком с длинными лапами, и который успел с тех пор вырасти в здоровую псину. Взгляд зверя был просительным и даже укоризненным. И я поняла, что без прогулки никак не обойтись.
– Кай, Найк на улицу просится! – крикнула я. – Я с ним выйду, хорошо?
– Сможешь? – донеслось в ответ. – Я бы тут пока всё закончил.
– Конечно!
Я уже надевала перчатки. Затем полушубок: тёплые брюки уже были на мне, а для короткой прогулки большего и не требовалось. Ах, да, ещё, конечно, шапка.
– Мы пошли! – предупредила я, уже открывая дверь в сени.
Ветер завывал, и тут же принялся кусать ледяными зубами незащищённое лицо. Я повыше натянула ворот свитера. Найк, наоборот, веселился и радовался зимней погоде – ещё бы, с его-то шерстью! – и бегал туда-сюда, ловя носом падающие с неба снежинки. Одним словом, всё было привычно и в целом хорошо до тех пор, пока в поле нашего зрения не появился крупный белый кот.
Первым его учуял Найк. Честно говоря, я бы и не заметила зверя такого цвета на фоне давно примелькавшихся сугробов. Пёс залаял, поводок натянулся. Кот (как минимум, именно по-кошачьи он выглядел, хотя для этого домашнего животного был, можно сказать, огромен) зыркнул ярко-зелёными глазами, очень похожими на те, что примерещились мне давеча за окном, и побежал. Мой подопечный ринулся за ним. Никакие окрики, попытки остановиться или хотя бы замедлить бег не помогали. В Найке добрых сорок килограммов. Обычно он ведёт себя спокойно и дружелюбно, но уж если по-настоящему чего-то захочет, силой его не удержать. Какое-то время я мчалась за ним, беспрестанно рискуя поскользнуться и прорыть носом тонкий слой свежих снежинок, но настал момент, когда поводок всё-таки вырвался из одетой в перчатку руки.