Сними обувь твою
Шрифт:
– Гарри, ты проводишь тетю Фанни? Да, если хочешь, можешь идти впереди.
Будь умником, не споткнись.
Когда после возвращения из церкви Беатриса кормила дочку в детской, туда ворвалась Эльси. Щеки ее горели, глаза сердито сверкали.
– Уолтер сошел с ума! Привез эту особу сюда и со всеми ее знакомит! В жизни мне не было так стыдно! Кто ее родители, хотела бы я знать?
– Кажется, – сказала Беатриса ровным голосом, – она дочь священника.
– Хорош священник! Не мог научить свою дочь говорить как приличные люди! А манеры?
Интересно, откуда у нее такой заискивающий вид? Словно она ждет, что ей подарят поношенное платье.
– Кажется, она была гувернанткой.
– Ну, гувернантки тоже разные бывают. Уж если ему понадобилось жениться на гувернантке, то лучше бы выбрал нашу Смизерс. По крайней мере она настоящая леди, хоть ей и стукнуло шестьдесят, а двадцатью годами больше или меньше – какая разница? Этой все сорок, да еще с хвостиком. Уолтер просто идиот!
Эльси упала в кресло. Сердито постукивая туфелькой и быстрым движением изящной руки ероша свои кудри, она выглядела очаровательно. Досада была ей очень к лицу; ее щеки розовели еще больше, а глаза начинали сверкать.
– И они собираются остаться здесь до моей свадьбы! Это все испортит.
Офицеры будут смеяться, Фил разозлится, а его сестрица начнет отпускать шпильки. Уолтер просто эгоист.
– Эльси, – сказала Беатриса, – извини, я не могу сейчас разговаривать.
Маленькой пора спать.
С Генри, хоть он и проявил больше великодушия, ей было немногим легче.
В этот вечер он ходил по спальне, недоуменно рассуждая вслух и прищелкивая языком, словно уговаривая заупрямившуюся лошадь.
– Что ни говори, Уолтер промахнулся. Мне тяжело, мне просто тяжело видеть, что он женился бог знает на ком. Будь она хотя бы молодой и хорошенькой. И как это он… Помяни мое слово, дорогая, тут был какой-то фокус-покус, не будь я Телфорд.
Беатриса зарылась лицом в подушку и притворилась спящей. Если бы только он перестал говорить об этом, если бы только все они перестали говорить об этом!
На следующее утро, проходя из детской в кухню мимо комнаты Фанни, Беатриса услышала, что оттуда доносится плач. Она постучала и открыла дверь.
– Вам нездоровится, Фанни?
Уолтер стоял рядом с креслом жены и, нагнувшись к ней, что-то успокаивающе говорил. Она сбросила его руку с плеча.
– Ах, оставьте меня в покое!
– Уолтер, может быть, принести сердечные капли?
Он молча покачал головой. Вид у него был измученный. Через секунду он снова склонился над рыдающей женщиной.
– Фанни, будьте добры, успокойтесь; вы огорчаете Беатрису.
– Как будто ей не все равно! Она не поступила бы так, если бы…
– Поступила как? – спросила Беатриса, подходя к ней. – Погоди, Уолтер.
Фанни, я вас чем-нибудь обидела? Скажите мне, чем же? Или пусть Уолтер скажет.
Он покраснел.
– Би, мне страшно неприятно… Она подумала, что вы с Генри вчера намеренно ее оскорбили. Фанни, уверяю
– Мне показалось, что меня посадили в карету с аптекарем?
На секунду Беатриса растерялась.
– С доктором Джеймсом? Он был так любезен, что предожил воспользоваться его каретой. Почему…
– А эта Ньюджент уселась в экипаж леди Монктон?
– Это вполне естественно. Леди Монктон пригласила миссис Ньюджент ехать с ней, потому что они обе – крестные матери.
– Конечно! Как будто не приличнее было пригласить в крестные матери свою невестку вместо жены какого-то священника без прихода. Я могу понять, что вы выбрали леди Монктон, – она знатная дама.
– Она наш старый друг, – холодно ответила Беатриса. – Так же, как и миссис Ньюджент, и обе они обещали крестить ребенка, прежде чем мы узнали о женитьбе Уолтера.
– А почему вы о ней не знали? Потому что Уолтер целых два месяца скрывал наш брак. Наверно, он стыдится меня. О, мне не надо было выходить за него. Мне следовало бы предвидеть, что все вы будете презирать и оскорблять меня.
– Кто оскорбил вас?
– Если хотите знать – ваша Эльси. За обедом я видела, как она посмотрела на меня, засмеялась и что-то шепнула своему хлыщу. Или вы думаете, что я совсем бесчувственная?
– Выслушайте меня, пожалуйста, – сказала Беатриса. – Если Эльси была груба с вами в нашем доме, мне это крайне неприятно. Да, она порой бывает бестактна; ее слишком избаловали в детстве. Сейчас у нее много волнений, и мы должны быть к ней снисходительнее. Но мне кажется, что ни Генри, ни я ничем вас не обидели.
Снова разразившись слезами, Фанни вскочила с кресла и бросилась на шею своей золовке.
– Простите меня, милочка Беатриса! Вы ангел, и я сама во всем виновата.
Я знаю, что я ужасно чувствительна. Но я так хочу, чтобы вы все меня полюбили.
Ради Уолтера Беатриса выдержала град мокрых поцелуев.
– Вы переутомлены, – сказала она. – Прилягте, а я принесу вам настой бузины. Опусти штору, Уолтер. Может быть, Фанни уснет.
Фанни покорно подчинилась. Уолтер молча последовал за сестрой к дверям.
– Спасибо, – прошептал он в коридоре. – Будь с ней как можно терпеливее. У нее была тяжелая жизнь.
ГЛАВА ХIV
Уолтер и Фанни поселились в Лондоне. Хотя он продолжал регулярно писать сестре, в этих письмах почти ничего не говорилось о его семейной жизни. О жене он всегда писал хорошо, но упоминания о ней становились все реже и осторожнее. Иногда он просто ограничивался тем, что передавал от нее нежный привет.
Второй раз они приехали в Бартон летом следующего года. Почти две недели Уолтер и Беатриса ходили как по лезвию ножа, ограждая Фанни от насмешек соседей, не давая ей надоедать детям, а мальчикам – грубить ей, умиротворяя миссис Джонс и удерживая Генри от слишком открытого выражения неприязни.