Снова хочу быть твоей
Шрифт:
— Ты ещё это осознаешь, — ухмыляется Руслан. — Знаешь, лгать мужчине целых пять лет с учётом беременности, что ребёнок его… на это способна только настоящая сука. Теперь она — твоя проблема. И потом не говори, что я не предупреждал, дружище.
— Волки твои друзья, — шипит Сева сквозь зубы, и я понимаю, что он на пределе. Он вырывает конверт из рук Руслана, а тому указывает на дверь. — Вали давай, пока у меня окончательно терпение не лопнуло. И помни, что я сказал тебе по телефону.
Удивительно,
Или нрав этот проявляется только рядом с более слабым?
Окинув меня взглядом, полным ненависти и угрозы, он уходит.
Я вздрагиваю и зажмуриваюсь, когда Сева с силой толкает дверь, захлопывая её.
Не двигаюсь с места. Я словна к полу приросла. Мышцы окаменели.
Сева вскрывает конверт и разворачивает вложенный лист с результатами. Пробегает по нём глазами, нахмурив брови.
— Комбинированный индекс отцовство… количество аллелей… Вероятность отцовства девяносто девять целых девятьсот девяносто девять.
Сева поднимает на меня глаза и смотрит тяжело и внимательно, припечатывает буквально, а у меня сердце биться перестаёт.
Нет-нет, я не готова признаться сейчас!
Не так! Он не должен узнать вот так! От Руслана…
— Лиза, что это значит?
18
Сева сжимает в руках листок с результатами. Его взгляд пронизывает меня насквозь. В горле пересыхает, и я уже знаю, что больше не могу тянуть. Взгляд, тяжёлый и неотвратимый, словно магнит, притягивает мой, я буквально теряюсь под его напором.
Не могу говорить, не могу дышать.
— Лиза, — повторяет он уже медленнее, голос становится твёрже, с металлической нотой. — Что это значит?
Он снова смотрит на листок, а я понимаю, что дальше молчать не получится. Я открываю рот, но слова застревают в горле. Мне нужно что-то сказать, что-то объяснить, иначе его доверие будет разрушено окончательно.
— Я... я... — глотаю ком в горле, пытаясь собрать мысли воедино. — Сева, это неправда. Этот тест... его подделали.
Он молчит, не отводя от меня взгляда, и его напряжение передаётся и мне. Страх нарастает с каждой секундой, но я понимаю, что должна продолжить.
— В этой лаборатории есть мои знакомые, — говорю я на одном дыхании, чувствуя, как по спине стекает холодный пот. Ложь прокатывается по моим губам словно яд. — Они... они могли изменить результаты по моей просьбе. Я об этом и говорила, когда пришла к тебе с просьбой, помнишь?
Сева продолжает молчать. В тишине комнаты я слышу только стук собственного сердца. Громкий, который отдаётся в ушах.
Артинский медленно кладёт листок на стол и, будто не обращая внимания на мои слова, задаёт новый вопрос:
— Я думал, речь шла о тесте, который мы прикладываем к ходатайству. Ты знала, что твой бывший муж решил провести
Его голос слишком ровный, слишком спокойный, и это пугает меня больше всего. Я отчаянно киваю, стараясь не выдать свой страх.
— Да, — отвечаю. — Мне позвонили из лаборатории и сказали.
От лжи, в которой я запутываюсь, словно в липкой, противной паутине, на языке начинает горчить. Я словно в болоте тону в ней, и любая попытка выбраться делает только хуже, топит только сильнее.
Если скажу сейчас правду — Сева рванёт. Я вижу это по его глазам, и мне становится страшно. Мне очень стыдно перед ним, всё нутро пылает, но страх оказаться с сыном на улице и без помощи сжигает ещё сильнее.
Я не справлюсь одна. Не смогу. Руслан сожрёт меня. Отнимет сына и вышвырнет.
Или… а что если и Сева захочет отнять Ромку? Как реальный отец он может попытаться, и у него получится.
Между двух огней я не выживу.
Я не могу потерять Рому. Сын — самое ценное, что есть у меня. Самое дорогое. Из-за него я буду лгать, как бы мне самой ни было противно от этого.
Я обязательно всё скажу Севе. Когда это будет более безопасно.
Упаду в ноги и буду умолять о прощении. Стерплю что угодно.
Но не сейчас. Сейчас — слишком рискованно.
Поэтому да, я снова лгу. Слова сыплются одно за другим, но внутри я чувствую, как холод пробирается глубже. Он не верит. Я вижу это в его глазах. Или, по крайней мере, начинает сомневаться.
Его молчание тянется, и я чувствую, что земля уходит из-под ног. Сева медленно отворачивается и идёт к окну, и его движения кажутся слишком спокойным, как будто он взвешивает каждый шаг. Его глаза больше не сверкают той мягкостью, что была всего несколько минут назад.
— Лиза, — говорит он наконец, глядя на меня сверху вниз, обернувшись. — Ты ведь сказала бы, если бы…
От его слов у меня подкашиваются ноги. Но я не успеваю ничего ответить, потому что Сева уже уходит в спальню, и дверь за ним закрывается.
Я выдыхаю и тяжело опускаюсь на диван. Закрываю лицо дрожащими руками и качаю головой.
Говорят, после смерти нам воздаётся по заслугам. Кто-то попадает в рай, а кто-то в ад.
По делам его ему воздастся…
Но мой ад уже сейчас жжёт так, что не стерпеть. За мой грех, за эту ужасную ложь.
Мы привыкли осуждать. Привыкли топить человека за его ошибки.
“Сама, дура, виновата”
“Поделом тебе, мучайся теперь”
“А как ты хотела?”
Мы бросаем камень в провинившегося, забывая, что грешны мы все, а виноватый уже получил свой персональный ад от собственной совести.
Я убираю пылесос, собираю тряпки и складываю всё в кладовку. Уборку так и не успела закончить. Уже пора собираться на работу, и я иду в душ, одеваюсь и уже собираюсь вызвать такси, когда в коридор выходит Сева.