Снова и снова
Шрифт:
– Может быть, приготовишь сандвич? – вполне добродушно предложил Саймон, чем поверг доблестного кулинара в полную прострацию.
– Сандвич?! – Его физиономия из белой превратилась в багровую. – Да как же это можно, ваша светлость? Сандвич! Я навеки покрою позором мою кухню!
Гор тихонько подобрался к возбуждённому повару и увлёк его вон из кабинета, втолковывая что-то на ходу.
Когда секретарь Саймона через несколько минут вернулся в кабинет, он постарался объяснить столь неожиданный припадок буйства.
– Вы явно ошеломили Фенеллона, сэр. Но можете не сомневаться, мы найдём, что подать вам на обед. Надеюсь,
– Это совсем не обязательно. Я могу отправиться в город. – Саймон устало откинулся в глубоком кресле, положив голову на мягкую кожаную спинку. – Правда, меня совершенно не тянет выходить из дому.
– Тем лучше, сэр. Приказать Манчестеру подать вам бренди?
– Да, будь добр, распорядись насчёт бренди, и пусть зажгут свечи, – проговорил Саймон, выпрямившись и глядя на часы. – Боже правый, ещё только четверть седьмого!
– Не угодно ли просмотреть почту, сэр?
Саймон уставился на секретаря как на ненормального:
– Если я захочу сам просматривать свою почту, то больше не буду нуждаться в твоих услугах, не так ли?
– Да, сэр… э-э… нет, сэр! – Гор совсем смешался и попятился из кабинета. – Я позову Манчестера!
Герцог чувствовал себя как мальчишка, засидевшийся на скучном уроке, которому не видно конца. Стрелки на часах двигались еле-еле, как в те далёкие дни, когда он ещё был студентом. Прошло четыре и три четверти минуты, пока в кабинет явился Манчестер и подал хозяину бренди. И ещё девять с половиной невыносимо долгих минут, прежде чем Гор вернулся к нему с примерным меню на обед. Минута ушла на то, чтобы просмотреть список блюд и дать своё одобрение.
А ведь до отъезда оставалось ещё ни много ни мало – двадцать один час.
Он приказал заложить карету в половине четвёртого.
Не спеша попивая бренди, он мысленно перечислял список приобретённых им предметов, чтобы в Йоркшире иметь под рукой всё необходимое: кольцо – обещали доставить к полудню; разрешение на брак – то же самое; свадебное платье – не раньше трёх при всём желании; целая куча драгоценностей от нескольких ювелиров – ровно в десять; все необходимые бумаги от его стряпчих – как только он встанет завтра утром. Итак, если бы не это проклятое свадебное платье, он вполне был бы готов отправиться в путь ещё в полдень. Он нахмурился. Обречённо вздохнул. И налил себе ещё бренди.
Никуда не денешься, женщины придают слишком большое значение всякой мишуре, и в особенности платьям!
Значит, он будет ждать до трёх.
Хотя это очень тяжело.
Глава 21
Праздники подходили к концу. Это был последний вечер затянувшихся каникул, и Кэролайн сама не могла сказать, отчего глаза у неё на мокром месте: то ли она устала, то ли поддалась смутной тоске, одолевавшей её в последние дни.
Общество только что встало из-за обеда и перебралось в главный зал, чтобы угоститься горячим пуншем и погреться у пламени рождественского полена, ярко полыхавшего в камине. Зал украшали сотни свечей, в воздухе витал бодрящий аромат свежих хвойных гирлянд, и взрывы громкого хохота сопровождали игру в шарады, которой развлекались беззаботные гости.
А Кэролайн готова была разрыдаться на глазах у всех.
Сославшись на сильную головную боль, она извинилась и покинула общество. В коридоре Каро припустила бегом, чтобы как можно скорее
Напрасно она пыталась убедить себя, что ей не о чём плакать, что по сравнению со многими женщинами ей просто повезло. Что её горе может показаться смешным капризом тем людям, которым действительно приходится бороться за жизнь. Она живёт в сытости и тепле, её хозяева – порядочные, добрые люди. Её обязанности гувернантки вовсе не обременительны, она имеет в своём распоряжении отдельную комнату. Ей следует благодарить судьбу за то, что она имеет. Постепенно, снова и снова перечисляя все положительные стороны своей жизни, она совладала с душившими её рыданиями и стала дышать немного глубже.
Но не успела Кэролайн толком прийти в себя, как увидела, что по коридору к ней идёт Уилл, и взбудораженные чувства всколыхнулись в ней с новой силой. Он всегда был так добр и заботлив, он возвращал ей ту радость жизни, о существовании которой Кэролайн уже успела забыть. А вместе с тем он невольно напоминал ей, чего она лишилась навсегда. И это отнюдь не способствовало её душевному спокойствию и смирению.
Стоило ему подойти поближе, и одного взгляда на её жалкую слезливую улыбку было достаточно, чтобы догадаться о её смятенных чувствах.
– Расскажи мне, что случилось, дорогая, – прошептал он, привлекая её к своей груди. – Позволь мне помочь тебе!
Громко сглотнув, она постаралась почерпнуть силы в этом новом доказательстве того, что в её жизни ещё не всё потеряно. Мужчина, готовый её утешить, – это ещё один подарок судьбы, и она не спешила высвободиться из ласковых объятий, стараясь успокоиться и вновь обрести веру в будущее. В голове копошились банальные мысли о долге и благодарности со всеми вытекающими отсюда последствиями.
– Ты не одна в этом мире, дорогая, – шептал Уилл. – Я всегда буду рядом, если понадоблюсь тебе для чего угодно.
Она громко всхлипнула и разразилась слезами, потому что, несмотря на его уверения, чувствовала себя одинокой.
Он прижал её к себе ещё сильнее, бескорыстно предлагая утешение и поддержку, и она рыдала и рыдала у него на груди, как будто её сердце разрывалось на части.
– Позволь мне позаботиться о тебе, дорогая, и ты больше никогда не будешь плакать, – проговорил Уилл, гладя её по спине. – Я не дам даже волосу упасть с твоей головы! – Он провёл тыльной стороной ладони по мокрой щеке, чтобы вытереть слёзы. – Только дай мне шанс!
Она подняла лицо и улыбнулась дрожащими губами. А что, если она просто покорится судьбе, скажет ему «да» и получит возможность пользоваться всем, что он предлагает? Избавится ли она от грызущей душу чёрной тоски? Сумеет ли полюбить его когда-нибудь? Суждено ли ей вообще познать в жизни счастье?
– У меня сердце обливается кровью, когда ты так тоскуешь, – прошептал он, как будто прочёл её мысли. – Позволь мне сделать тебя счастливой… – Он наклонился низко-низко, и его глаза, небесно-голубые даже в желтоватом свете свечей, оказались всего в нескольких дюймах от её лица. – Позволь мне любить тебя, – выдохнул он. И только тогда осмелился поцеловать её: в первый раз, робко и нежно.