Снова в китае

Корольков Юрий Михайлович

Встревоженная телеграммой, она вернулась в Токио через день после аварии и прямо с вокзала приехала в больницу. Исии вошла в палату с глазами испуганной птицы, еще не зная, что случилось с Рихардом. Лицо его было забинтовано, виднелась только часть лба, косые брови, закрытые глаза.

– Ики-сан! Что случилось, Ики-сан?! – тревожно спрашивала она, склонившись над его изголовьем.

А Зорге почти не мог говорить – боль и бинты стягивали его лицо. Не шевеля губами, он ответил шепотом:

– Ничего, Митико... Спасибо, что ты приехала, ты мне очень нужна...

Через несколько дней он попросил Исии почитать ему газеты, затем появилась машинка, и Рихард начал печатать одной рукой – Зорге возвращался к журналистике и, конечно, к разведке.

Как-то в больницу заехал Петерсдорф, Рихард уже мог сидеть в постели, мог закуривать без посторонней помощи, и рука могла держать карандаш.

Исии вышла, она всегда так поступала при посторонних, и Петерсдорф заговорил о новостях. Рихарда заинтересовал его рассказ по поводу Чан Ку-фын в районе озера Хасан под Владивостоком – на стыке трех границ: советской, маньчжурской и корейской. Это ворота в Приморье. И вот именно там назревали большие события. Об этом Рихард уже информировал Центр, но Петерсдорф рассказывал кое-что новое, конкретное и очень важное.

– Я не удивлюсь, – сказал Петерсдорф, – если осенью там разгорится конфликт, или инцидент, как любят говорить японцы.

– Возможно, – согласился Зорге, – только я не уверен в сроках. Могу сказать тебе по секрету: если Тодзио, Итагаки, Доихара собрались вместе и куда-то поплыли – это предвещает важные события. Они, как полосатые рыбы-лоцманы, плывут впереди акул... Сейчас я потерял их из виду. Эта чертова авария вышибла мне не только зубы, но и возможность следить за политической жизнью.

– Могу помочь беззубому другу, – рассмеялся Петерсдорф. – Ты знаешь, что картографическое управление срочно отправило группы военных геодезистов на монгольскую и советскую границы в Маньчжурии, и в том числе в район Чан Ку-фына. Съемки они должны закончить к августу. Потом еще одно: на днях в Маньчжурию уезжает полковник Танака. Его назначили командующим артиллерией девятнадцатой пехотной дивизии, которую подтягивают к границе... Скоро там будет жарко, скажу я тебе! К тому же японцы очень рассчитывают на английскую и американскую помощь в случае, если пограничный конфликт разовьется в войну...

– Понятно... Ну, а в посольстве что нового? – Рихард перевел разговор, не проявив излишнего интереса к сообщенной Петерсдорфом новости. – В покер играете? Я, кажется, скоро вернусь в строй...

Новость, о которой сболтнул Петерсдорф, была необычайно значительна и подтверждала старую информацию: японцы намерены начать конфликт на Хасане в августе – сентябре 1938 года.

Зорге взял свою статью, подготовленную для «Франкфуртер цайтунг», пробежал ее глазами, нашел нужное место. Следовало кое-что исправить, дополнить.

Прежде всего заголовок. Он зачеркнул старый и написал: «Япония собирается с силами».

«Картину токийской жизни, – писал он, – довершают прекрасная, теплая весенняя погода и символ японской весны – цветущие вишни во всем их великолепии. И все труднее подавить надежду на то, что вместе с весной придет мир.

Но японские политики знать ничего не хотят об этой надежде. Напротив, все официальные рассуждения резче чем когда-либо сводятся к намерению продолжать борьбу в Китае. И сам глава правительства принц Коноэ счел необходимым предостеречь от мирных настроений, резко подчеркнув, что, по мнению правительства, «борьба вообще только начинается».

Принятый парламентом закон о военной экономике и особенно закон о мобилизации означают переход к «тотальной мобилизации». Бюджет увеличен до колоссальных размеров: с двух миллиардов иен в 1936 году, то есть перед китайским конфликтом, до восьми с половиной миллиардов иен в текущем году. И дело не только в «китайском инциденте». Ассигнованные средства далеко перекрывают нынешние нужды. Бюджет свидетельствует о колоссальных притязаниях».

Большего Рихард не мог писать в статье о «колоссальных притязаниях» японских милитаристов. Он раскрыл бы излишнюю свою осведомленность. Но одним из таких притязаний был советский Дальний Восток. Сопоставляя факты, Рихард пришел к выводу – Квантунская армия намерена осенью этого года прощупать силы Красной Армии на Дальнем Востоке. От исхода конфликта будет зависеть дальнейшее направление японской политики. Малейшее проявление слабости, неуверенности советских войск на границе разожжет аппетиты агрессоров, толкнет их на еще большие авантюры. Вот куда могут пойти дополнительные ассигнования Японии по военным статьям бюджета. Только решительный отпор Советских Вооруженных Сил на любом участке дальневосточной границы охладит горячие головы японских милитаристов. Этот вывод и нужно сообщить Центру.

Рихард написал несколько фраз на отдельном листке бумаги, будто сделал вставку к статье, и подозвал Исии.

– Послушай, Митико, – сказал он, – прошу тебя, съезди на Гинзу, найди в агентстве Гавас господина Вукелича и передай ему эту статью. Только ему в руки! Пусть обратит внимание на вставку. Запомни – только ему самому... А потом возьми в бюро мою корреспонденцию. Нам придется немного поработать...

Ночью Макс передал в Москву новое сообщение, которое ему переправил Вукелич. Внимание группы «Рамзай» было сосредоточено на событиях, которые назревали в Маньчжурии, – Центр требовал об этом информации.

Почти десять недель провел Рихард на больничной койке в госпитале святого Луки. Он тяготился вынужденным бездельем и наконец взбунтовался. Это было в двадцатых числах мая, когда одно радостное событие влило в него новые силы.

В Токио наступило лето с его душным зноем и горячими испарениями. Днем Рихард читал в маленьком садике в тени старых сакур. Вишни давно отцвели, на месте нежных лепестков появились зеленые, начинавшие желтеть горошины ягод. Но горькие, вяжущие плоды сакуры не употребляют в пищу. Сакура цветет и этим доставляет людям радость. Весной Рихард был в больнице и не успел полюбоваться красотой цветущих сакур. Теперь он мечтал уехать в Атами, на берег океана, побродить в горах Хаконе. В горах растет другой вид сакуры – яэ-сакура, с восьмилепестковыми цветами, махровыми как гвоздика. Она цветет значительно позже.

– Митико, – сказал он Исии, сидевшей рядом на скамье, – послушай, Митико, спой мне песню про сакуру.

– Хорошо, Ики-сан, я тоже люблю эту песню...

У Исии Ханако был приятный, нежный голос. Она запела старинную песню, которую любил Зорге.

Сакура, сакура, в весеннем небе цветет сакура .

Се цветы как дымка, как нежные облака.

И воздух наполнен всюду ароматом цветенья.

Пойдем, пойдем, милый, под тенистые своды.

Будем петь и наслаждаться цветами... Сакура, сакура!