Сны богов и монстров
Шрифт:
Мелиз, первый и последний, Мелиз вечный. Родной мир серафимов.
Их всегда будут помнить. Будут преклоняться. Искатели. Герои своего народа, Те, кто прокладывает пути, светочи среди тьмы. Увенчанные славой.
Ох, злая беда случилась!
Беда.
Смех, терзающий, словно зубная боль.
Случилось иное.
Нет нет нет нет!!!
Случился Катаклизм.
Мечта была простой, ясной и страшной. Пронзить небо.
Получится?
Невозможно!
Получилось.
Не каждый слой Континуума раскрывался, не каждый мир в бесконечной последовательности был готов принять свет. Справедливость этого запрета Искатели познали на собственном опыте, когда стало уже поздно.
Существовала несказанная тьма, и гигантские монстры, громадные, как миры, плавали в ней.
Шестеро отворили дорогу тьме. Разгут и Элазаэль, Иаот и Двира, Клео и Ариэт. Они не собирались. Их вины в том не было.
Если, конечно, не считать, что виноваты были все-таки они. Они соорудили портал, ведущий слишком далеко.
Откуда им было знать?
Их предупреждали стелианцы.
Откуда им было знать, что к стелианцам надо прислушиваться? Они были поглощены обрушившейся на них славой избранности. О, слава!
Беда, ох беда!
Сколько порталов они уже открыли к тому времени? Сколько миров «связали светом»? Сколько миров оставили без всякой защиты? В панике и отчаянии шестеро мчались обратно в сторону Мелиза, запечатывая за собой порталы. И всякий раз с ужасом наблюдали, как чудовища взламывали их и приближались. И жрали, жрали… Избранные не смогли удержать Тварей вдали от Мелиза. Их не научили, как это сделать. И так, мир за миром, страница за страницей книги судеб становилась Великой Пустотой – тьмой, в которой нет места ничему иному.
Хуже никогда не было и быть не могло; случайно или по умыслу, во все времена, во всех пространствах. Их вина.
И наконец, между Мелизом и Катаклизмом не осталось больше миров. Мелиз первый и последний, Мелиз вечный. Искатели вернулись домой, и Твари вошли по их следам.
И поглотили Мелиз.
66
Больше, чем спасение
Элиза проснулась – и решила, что все еще спит. Сон во сне, пробуждение во сне. Теперь ей нужно выдернуть сознание вверх, слой за слоем, но как определить, где искривленная реальность сновидения переходит в явь?
Она сидела на ступеньке. По крайней мере, ступенька была настоящей. Рядом переминалась крошечная девушка – но не ребенок. Подросток с кукольным личиком и широко раскрытыми глазами. И глаза эти смотрели на Элизу.
Девушка громко сглотнула и с запинкой произнесла на плохом английском:
– Ммм… привет… Все… нормально?
– Нормально? – недоуменно переспросила Элиза.
Девушка, похоже, приняла реплику Элизы за ответ на свой вопрос.
– Прости, – сказала она обессиленно.
Ее глаза по-прежнему были широко распахнуты и не мигали. Элиза перевела взгляд на стоящего рядом с девушкой парня.
– Мы не думали, – сказал он. – Мы не знали… что… так выйдет. Они просто… выросли.
Это он про крылья.
В этом сновидении у Элизы за плечами росли крылья. Пробудившись – если это слово годится для описания перехода из одного сновидения в другое, – а, пожалуй, все-таки не годится, но за неимением других слов оставим его, – она ощутила в себе перемены; ощутила как данность, что нередко случается в снах. И сейчас Элиза повернула голову и убедилась в том, что и так уже знала.
Крылья живого пламени. Элиза передернула плечами, чувствуя, как откликаются новые, не известные ей прежде мускулы. Вокруг рассыпался дождь из искр. Они прекрасны, благоговейно подумала она.
Новый сон нравился ей гораздо больше, чем прежние.
– Твоя блузка. Прости, – сказала девушка.
Поначалу Элиза не поняла, затем увидела разодранную в клочья ткань – то, что когда-то было ее блузкой. Странная подробность. Неожиданная для подобного сновидения.
– Как ты себя чувствуешь? – обеспокоенно спросил парень. – Ты… вернулась?
Вернулась? Куда… или откуда? Элиза поняла, что не представляет, где сейчас находится. Последнее, что она помнила – Марокко, несправедливое обвинение, автомобиль, стыд.
Она огляделась: узкий извилистый переулок, больше похожий на театральную декорацию. Булыжник и мрамор мостовой, живописная красная герань на подоконнике. Бельевые веревки тянутся поперек тротуара от балкона к балкону. Все буквально кричит – Италия. Точно так же, как ландшафты под крылом самолета, который перевозил их с доктором Чодри, не оставляли сомнений, что никакой Италией там не пахнет. Старик в подтяжках тяжело опирается на трость и, замерев, пристально ее рассматривает. Как вырезанная из картона фигура.
Кольнуло недоброе предчувствие: а что, если это все-таки не сон? Ручка трости обмотана тканью. Один из кустов герани засох, везде мусор, слышится шум. Где-то за углом сигналят автомобили, грызутся собаки, и над всем витает гул далеких голосов. Детали реальности, вторгшиеся в сновидение?
Что-то тут не так.
Пожалуй, сначала она послушает.
Возбуждение исчезло. Воспоминания, которые были осмыслены, приняты и погребены, больше не пытаются пробиться на поверхность рассудка. Элизе потребовалось всего мгновение, чтобы понять, отчего так. Очень просто. Погребены? Уже нет.
Осмыслены? О да.
Теперь Элиза знала, что она такое. Будто ролик прокрутили назад в замедленной съемке. Кусочки мозаики, рассыпанные по полу, взлетели, зависли над столом и опустились на скатерть в правильном порядке. Разлитый чай собрался обратно в чашки. Книги, хлопая страницами, словно крыльями, расставили сами себя на полке.
Узор сложился. Безумное обрело логику.
Кошмар никуда не делся – но теперь она с облегчением обнаружила в нем свое место.
– Что вы со мной сделали?