Сны богов и монстров
Шрифт:
– А дальше что? Я вернусь в Эрец с твоей меткой, и в чем разница? Ты сожжешь меня не здесь, а там. С чего мне делать то, что ты требуешь?
Акива ровно ответил:
– Я даю тебе слово. Отправляйся сейчас домой. Забери своих солдат. Не устраивай хаос. Просто уйди, и я никогда не зажгу знак. Обещаю.
Иаил недоверчиво фыркнул.
– Обещаешь? Ты оставляешь мне жизнь просто так?
Кэроу смотрела на Акиву. С того мгновения, когда Иаил ворвался в комнату, он сохранял спокойствие, не позволяя выйти наружу той ненависти, которую вызывал у него собеседник.
– Я
Думал ли он сейчас об Азаиле? О Фестиваль? О будущем, которое может наступить, если на Эрец попадет огнестрельное оружие.
– Я обещаю, что не сожгу тебя. – Акива позволил своему лицу отразить все, что он думает о дяде. – Только это. Сказанное не означает, что ты выживешь.
Воображение Иаила достроило картинку. Акива добавил:
– Возможно, у тебя появится шанс. – Слабая улыбка. – Возможно, ты увидишь меня и поймешь.
Он погрузился в молчание. Оно тянулось, и тянулось, и тянулось. А потом он исчез. И из пустоты прозвучало:
– А возможно, нет.
Кэроу последовала его примеру и тоже исчезла. Через мгновенье Акива накинул чары на Вирко и Аксаю. Иаил и солдаты Доминиона видели, как тени метнулись к окну… пропали… Теперь в комнате слышалось только неровное дыхание императора и прерывистые рыдания безумного монстра. Двое караульных растерянно молчали.
65
Избранный
Он стал одним из двенадцати, и слава баюкала его на своих коленях.
Она тоже была одной из двенадцати. Слава!
Двенадцать избранных из многих тысяч кандидатов со всех пределов вселенной: юные, полные надежд, полные гордости, полные замыслов. Они были прекрасны и сильны, и кожа их имела оттенки от цвета самого нежного жемчуга до наичернейшего гагата; красные, кремовые, коричневые и даже – у тех, кто прибыл из Уско Ремаррота, где иногда случались сумерки, – синие. Таковыми были в те давние времена серафимы: самое драгоценное подношение мира, самоцветы на ткани гобелена жизни. Некоторые явились облаченными в перья, иные – в шелка, в вороненый металл и кожу; а еще они носили золото, и тела их были расписаны, а волосы заплетены или завиты – золотистые, черные, зеленые, выбритые в форме языков пламени.
Разгут держался в стороне от толпы: дело не в одежде, изысканной, но простой, и не в цвете кожи, которая до сегодняшнего дня никогда не казалась ему тусклой. Светло-коричневая кожа, коричневые волосы, карие глаза. Он был прекрасен, как и все остальные, – но всех затмевала Элазаэль.
Она была родом из Кэвисэри – у тамошних жителей самая темная кожа. Черная, как крыло ворона в тени затмения. Волосы, напоминавшие перья, переливались от рассветно-розового до бледно-матового и спадали на темные плечи. На щеках краской нанесены белые полоски и на каждом веке – точка. А ее глаза! Карие, чудесные. Коричневая радужка на белом-белом фоне. Белее снега.
Каждый народ отправил лучшее, что у него было.
Кроме одного. В красочной палитре отсутствовал один оттенок. На этом празднике не было стелианцев. Только они выступили против грандиозных замыслов магов, но всем, кто сейчас ликовал, это было безразлично. В тот день о стелианцах забыли, их изгнали из мыслей.
Позже все изменилось.
О, божественные звезды, как же изменилось!
Только маги знали, как выбирать, знали, но никому не рассказывали. Они проводили испытания втайне от всех: просто с каждым днем число претендентов сокращалось и неудачники бесславно уносили свои надежды, гордость и замыслы туда, откуда прибыли.
День за днем число оставленных становилось все меньше. И вот перед магами выстроились двенадцать – и маги, глядя на них, одобрительно улыбались.
В тот день двенадцать лучших отринули прежнюю жизнь и стали Искателями, первыми и единственными. Их разбили на две шестерки, две команды, которым предстояли две разных дороги. Они тренировались, чтобы лучше соответствовать предназначению. Они менялись. С ними… кое-что сделали. С их душами – бесплотной сущностью, для которой тело – только сосуд. Маги все корпели, и содержание двенадцати сосудов стало другим. Им предстоял новый труд, великий труд, и для его свершения они теперь подходили лучше.
Им предстояло стать следопытами неосвоенных пространств, Теми, кто несет свет, покорителями мирового Континуума. Глава Магического совета объяснял им:
– Вселенные лежат друг на друге, как страницы книги, но в Континууме каждая такая страница бесконечна, а книга не имеет конца.
Никто никогда не надеялся достичь края Вселенной. Края просто не существовало. Следопыту, отправившемуся вдоль страницы, не суждено было увидеть конец пути. Планеты и звезды, да. Миры, вакуум, снова и снова. Без предела.
Чтобы совершить прорыв, нужно было двигаться не вдоль плоскости, а от одного слоя Континуума к другому. Так кончик пера способен проколоть страницу и оставить штрих на следующей. Маги обучили их, как это сделать, и именно в этом заключалась теперь задача Искателей: проницать границы и оставлять «запись» в каждом новом мире.
Шестеро в одном направлении, шестеро – в противоположном. Теперь до конца жизни расстояние между командами будет только возрастать, бессчетно, до бесконечности. Венец достижений очень старого мира, дерзкая мечта: создать карту Великого Сущего, принести свет во все пределы Континуума. Открывать двери в новые миры, идти вперед, от одной вселенной до другой. Познавать и, познавая, включать в пределы ойкумены.
Шестерка становилась для Искателя всем: товарищами, семьей, опорой, защитой. И конечно, любовью. Помимо основной задачи им поручили произвести наследников, чтобы обретенное знание не пропало. Трое мужчин и три женщины; им, по воле магов, предстояло рожать не детей, но «тех, кто унаследует знание».
Они должны были стать прародителями нового племени: высокая честь. Элазаэль и Разгут, Иаот и Двира, Клео и Ариэт. Путь определен; с небес любуются божественные звезды. Во имя славы всего племени серафимов. Величайшее деяние, которое никогда не будет забыто. Их запомнят в веках, и в один непредставимый день в далеком будущем они – или их потомки – вернутся домой. В Мелиз.