Сны богов и монстров
Шрифт:
Если да, то не все еще потеряно. Акива, если проживет долгие годы и не прекратит усилий, сможет спасти жизней больше, чем уничтожил.
Но под пронзительным взглядом Кэроу он осознал, что совсем в это не верит.
– Да, – сказал он. – Я правда так думаю. Нельзя искупить одну жизнь, спасая другую. Как это поможет мертвому?
– Мертвые? – повторила она. – Между нами – множество мертвых. Но для тебя это трупы, повисшие на лодыжках, а не души, освобожденные и отправившиеся к началам.
Она подняла голову и посмотрела в трубу «дымохода», словно
– Они ушли, они больше не испытывают боль, но мы таскаем за собой память о них, совершая зло им во славу, как будто они просили нас об отмщении. Я не могу говорить от имени всех мертвых; но точно знаю, что я, когда умерла, этого для тебя не хотела. И знаю, что Бримстоун не хотел этого для меня. И для Эреца.
Снова острый, принизывающий, темный взгляд. Ночной. Взгляд-обвинение. Конечно, она не хотела, чтобы он отказывался от их общей мечты и во имя мести проливал кровь ее народа; она хотела обратного: чтобы в память о ней он продолжал жить. Поэтому когда она сказала: «Акива, я даже не поблагодарила тебя за то, что ты принес мне душу Иссы. Я… Прости за все, что я тогда наговорила», – он пришел в ужас.
Извиняться перед ним?!
Он тяжело сглотнул.
– Нет. Я заслужил все, что ты тогда сказала. И даже больше.
Что мелькнуло в ее глазах? Жалость? Гнев?
– Ты решил, что тебе нет пощады?
Он покачал головой.
– Все, что я делаю сейчас, Кэроу… Это не для себя. Не потому, что я надеюсь когда-либо заслужить прощение.
И под ее черным испытующим взглядом он спросил себя: это правда?
Да. И нет. Неважно, сколько раз он пробовал задавить надежду, надежду, которая никак не хотела его отпускать. От него это зависело не больше, чем порывы ветра. И все же причина и мотив всех его поступков – каковы они? Ради чего он делал то, что делал? Ожидая везения или награды? Нет. Даже если бы он совершенно точно знал, что Кэроу никогда уже не простит его и не полюбит, он бы все равно делал все, что в его силах – и даже выше его сил, – все равно бы призывал сиритар, чтобы построить для нее новый мир.
Даже если бы пришлось отступить и только смотреть, как она идет по новому миру рука об руку с Белым Волком?
Да. Даже тогда.
Но… но пока надежда все еще тлела.
Я прощаю тебя. Я люблю тебя. В конце концов, я хочу тебя! Мечты, мир и ты.
Вот что хотела сказать Кэроу – и вот что она хотела услышать. Она совсем не желала слушать, что Акива сдался, потерял надежду снова быть с ней рядом. И что, каковы бы ни были его мотивы, им больше никогда не грезить вместе о мире на двоих. Он бросил в очаг, как растопку, свои мечты и желания. А как поступила она? Может быть, еще не поздно?
– Я верю тебе, – сказала она.
Не оставляя ему никакой надежды. Благородно. Сурово. Совсем не то, в чем нуждались невысказанные ею слова. Они тяжелой липкой массой осели в ней и ни за что не хотели выходить. Как выдохнуть: «Я тебя люблю»? Ведь чтобы ее непривычные, неприспособленные к этим словам губы сумели их произнести, нужны ладони, которые встретят и примут… После многих месяцев, когда любовь была придавлена бушующей яростью, она больше не могла просто так произнести их. Разве только – выдохнуть из губ в губы? Разве только – притянуть лицо Акивы – и поцеловать.
Поцеловать его. Немыслимо. Невозможно.
Ее глаза то застенчиво опускались, то дерзко взлетали, будто танцуя затейливый танец. Застывшее лицо Акивы – каменный стол – ее собственные руки… Золотая кожа Акивы, его четко очерченные губы, напряженный нерешительный взгляд. Там, в пещере, его взгляд коснулся ее, как лучи солнца. Сейчас солнце ушло за тучи, а ей так хотелось согреться в его горячих лучах! Кэроу спрятала лицо в ладонях, а когда подняла голову, Акива смотрел в камень столешницы.
Если выбирать из присутствующих, наибольшим успехом пользовался стол.
Ладно. Она пришла сюда не только для того, чтобы сказать: «Я тебя люблю».
Кэроу сделала глубокий вдох и приступила ко второй цели визита.
* * *
– Мне надо кое-что тебе сказать.
Акива поднял глаза. В тоне Кэроу появилось что-то новое. Колебание и решимость. Теперь ему не требовалось балансировать на грани надежды и отчаяния. Надежда его покинула.
Что она собирается сказать?
Что теперь она с Волком. Альянс – ошибка. Химеры уходят.
И он никогда больше ее не увидит.
У него почти сорвалось с губ: я тоже должен кое-что тебе сказать, подожди. Тогда, возможно, она не скажет того, что собиралась. Он хотел сообщить ей о своей новой магии, правда, еще не испытанной, и попросить помощи. Вот на что он надеялся, если уж она сюда пришла. Он хотел показать ей то, что стало теперь возможным – для армий, не для них двоих.
Все можно менять. Просто пожелав этого.
Даже миры. Возможно.
– Это насчет Тьяго, – сказала она.
Все. В животе образовался холодный комок. Конечно, о Тьяго. Когда он увидел, как они, смеясь, наклонились друг к другу, он уже тогда все понял, но часть рассудка продолжала отрицать: немыслимо! – и затем, когда Кэроу через всю пещеру потянулась к нему взглядом, он понадеялся…
– Он не то, что ты думаешь, – сказала она, и Акива знал, что последует дальше.
И приготовился.
– Я убила его, – прошептала она.
…
…
…
Пауза.
– Что?!
– Я убила Тьяго. Это не он. Я хочу сказать, не его душа. – Она громко, со всхлипыванием набрала воздух и заторопилась: – Его души больше нет. Его больше нет. Я не могу позволить тебе думать, что я… и он… Я никогда бы не простила его, или…
Быстрый взгляд, и будто прочтя его мысли:
– …или не стала бы с ним смеяться. Пока он был жив, о мире можно было даже не мечтать. И этот союз… – Она решительно потрясла головой. – Никогда. Он бы убил тебя и Лираз там, в касбе.