Сны Флобера
Шрифт:
Все чокнулись. На верхней губе Ореста повисла пена. Женщины засмеялись, прикрывая рты ладошками. Исида достала платок и утёрла губы своего мальчика. Как хотелось ей, чтобы они поскорее остались одни! Она уже была не рада, что пригласила своих подруг.
— Не заказать ли нам сакэ? — предложила одна женщина.
При слове «сакэ» Орест встрепенулся и скромно сказал:
— Да!
Ему принесли амадзакэ — сладкое сакэ, как маленькому.
— Интересно, что едят в Северной стране? — спросила одна из женщин.
— Там теперь голод, я видела по телевизору, магазины пустые! У нас такое было только во время войны, мы ели даже кузнечиков.
— Ах, какая беда!
— Он, наверное, не привык к японской пище.
— Что вы, ест всё подряд! Что ни дай, всё съедает!
— И сырую рыбу тоже?
— Да, да!
— Я знаю, у русских есть такое блюдо, называется, кажется, borushichi. Что это такое?
— Это овощной суп с мясом и картошкой.
— Кстати, он обещал приготовить.
— У них едят мясо и хлеб, это так вредно для здоровья. Вот почему они такие толстые! Мясо вредно! Тофу полезно.
— Я читала, что Толстой ел только рис и рыбу.
— Что вы говорите?
— Я ела на корабле русское блюдо — молочный суп с камбалой. Это очень вкусно!
— Ой, русские, говорят, такие алкоголики, они пьют водку всю неделю! Я видела по телевизору очереди за водкой. Японцы выпивают только в пятницу для снятия стресса.
— Они пьют от страданий, а страдают они потому, что у них плохой Бог.
— У них широкая натура, знаете почему? Потому что поля у них широкие. А вот японские поля узенькие, и сердце у японцев узкое.
— Вот именно! Почему же они не отдают Северные территории?
— Орест, русские хотят отдать наши острова?
— Да берите, жалко, что ли! Наши поля поросли травой, рук не хватает обрабатывать. Вот если вдруг ваши острова пойдут на дно океана, то непременно приходите к нам, русские примут вас как родных, ни пяди не пожалеют русской земли.
Не к столу будет сказано, Ореста распирали газы. Его раздувало, как дирижабль. Он обратил внимание на одну физиологическую особенность своего организма. Если раньше, извините, он пукал и газы не были неприятны или даже не ощущались вовсе, то теперь после экзотической пищи его желудок стал вырабатывать отвратительные миазмы, он морщился и быстренько проветривал помещение, отодвинув сёдзи. Как бы не оконфузиться перед дамами!
— Госпожа Исида, он в этом кимоно выглядит настоящим японцем. Он вам как сын! Вы не думали о том, чтобы его усыновить?
— Ну, я бы хотела. Он такой милый!
— О — тян, ты хочешь иметь японскую маму?
— Да, я хочу иметь японскую маму!
— Посмотрите, он как peto.
— Ха — ха — ха! Любимая собачка. Орест, пойдём делать пи — пи!
Орест улыбнулся, тявкнул. Женщины развеселились, захлопали в ладоши.
— Peto, peto!
— Нет, нет, он паперо, паперо!
Орест улыбался — не самодовольно, а любезно. «Пусть как хотят, так и называют»
— У него голова как компьютер! — хвасталась Исида.
— А давайте играть в хякунин — иссю!
— В какие игры играют в твоей стране?
— В домино, в лото, в карты.
Позвали хозяина. Он убрал со стола, принёс коробочку с картами хякунин — иссю. Смысл этой игры заключался в том, чтобы по первой строке стихотворения отгадать четыре других. Кто больше насобирает карточек со стихами, тот и выиграл. Ореста пучило, в его животе урчало.
— Щенок где-то скулит?
— Это у меня в животе урчит.
Женщины рассмеялись шутке:
— Ха — ха — ха! Орест проглотил щенка!
Орест набрал карточек больше других. Он выиграл при помощи Исиды, которая играла сразу за двоих.
— Он везучий!
Вдосталь повеселившись и посмеявшись над Орестом, женщины разошлись по своим комнатам. На следующий день все собрались идти в знаменитый центр офуро, где традиционно мужчины и женщины принимают совместные ванны. Мальчик всем понравился, все хотели его пощупать, потискать, потрогать; подсчитывали в уме, сколько же тратится на него денег; рассуждали о том, каковы перспективы усыновления. Орест купался во внимании. Марико не пропускала ни одного его слова, особенно её порадовали слова о доброте японской мамы, о том, что ему никогда не хватало материнской заботы, что только сейчас он понял, что счастье возможно, когда есть такие люди, как госпожа Исида. При этом он поцеловал её в щеку. Женщины хлопали в ладоши, чуть — чуть завидовали. Они тоже были бы не против объятий такого мальчика.
Несмотря на то, что полдня они прошагали под проливным дождём, прогулка длиною в десяток километров удалась на славу. Усталость давала о себе знать. На их пути встретились храмы, кипарисовые рощи, рисовые поля, бывший военный аэродром, где теперь хозяином прогуливался чёрный ворон, выхаживая зеленые побеги риса, прорастающего прямо в облаках; катакомбы в горах, в которых когда-то прятались люди от американских бомбардировок. В храме Плывущего Облака, расположенного на склоне горы среди вековых сосен, видавших и знаменитого поэта, и его спутника, и его низкорослую лошадь, Исида молила богов о самой малости: чтобы её любовь не была отвергнута. Её душа долгое время пребывала в забвении, истосковалась по ласке, просила внимания к себе и заботы. «Душа — она всегда птенец, птенчик, выпавший из гнезда; она никогда не вырастет, никогда не будет взрослой, никогда не состарится, сколько бы тебе лет ни было. И нет у неё ни жилища, ни пристанища. Кто бы взял её к себе, кто бы приютил, кто бы отогрел? Нашёлся бы такой сосуд, пусть даже с трещинами или с отбитым горлышком и ручками. Имя ему — сердце! Я же ничего не прошу, я только говорю: «Возьми!»
Вот эти мысли были её спутниками, они шли рядом, и никто не слышал их шагов; шли они молча, и между ними шёл Орест в сопровождении утиного выводка собственных мыслей. Он думал, что где-то в вечности живёт Марго, но стоит только набрать номер телефона, и тогда длинные гудки соединят две сферы — её вечное небытие и его эфемерное…
Исида и Орест разместились в смежных комнатах на втором этаже гостиницы, хотя ничто им не мешало поселиться вместе. Их комнаты были разделены раздвижной перегородкой. Среди ночи она проснулась от криков. Кто-то звал её по имени:
— Марико, Марико!
Это стонал Орест.
— Марико! — позвал он.
Исида откинула одеяло, приподнялась на локте. Да, это был голос Ореста.
— Иди, иди! — говорил он.
Гостиница спала. Сердце Марико колотилось. Накрапывал дождь. Исида отодвинула сёдзи. Что делать, что делать? Он болен? У него жар? Она наклонилась над ним, её губы прикоснулись ко лбу. Испарина. Её рука скользнула под одеяло, на грудь. Он был обнажён. Тело пылало. Вдруг его губы прошептали:
— Акаси, Марго! — и ещё какие-то слова.