Сны инкуба
Шрифт:
— Спорить никогда не надо, но сейчас ты выиграла.
Я посмотрела на себя, на залитую кровью грудь, на сочащуюся до сих пор ранку.
— Приеду, как только отмоюсь.
— Ты в куриной крови?
— Вроде того.
— Понимаешь, труп никуда не денется, но свидетели начинают нервничать.
— Свидетели? У нас есть свидетели?
— То ли свидетели, то ли подозреваемые.
— В смысле?
— Приезжай в клуб «Сапфир», сама разберёшься.
— «Сапфир» — дорогой клуб, который называет себя «клубом для джентльменов»?
— Анита, я шокирован. Даже не думал, что ты — завсегдатай стрип-баров.
— Они там хотели использовать стриптизеров-вампиров, и я ездила с ними на переговоры.
— А я и не знал, что это входит в твои должностные обязанности.
Будь это Дольф, я бы не стала отвечать, но Зебровски пока нормален.
— Церковь Вечной Жизни не разрешает своим членам выступать в стриптизе и вообще делать что бы то ни было, что церковь считает сомнительным нравственно. Так что клубу нужно было разрешение Жан-Клода, чтобы пригласить вампиров с соседних территорий.
— И он дал разрешение?
— Нет.
— А ты ездила с ним, чтобы помочь ему решить?
— Нет.
— Тогда, значит, одна ездила?
— Нет.
Он вздохнул.
— Ладно, черт с ним, просто приезжай быстрее. Если, как ты говоришь, вампирам положено держаться от этого заведения подальше, твой бойфренд будет недоволен.
— Только чтобы их не было на сцене, — сказала я. — Остальное — не наше дело.
— На сцене не было. Платных, по крайней мере, — сообщил Зебровски.
— Ты говорил о свидетелях или подозреваемых, а теперь говоришь, что на сцене вампиров не было. Блин, так ты там прижал кого-то из вампиров, что были в публике?
— Приезжай и посмотри, только побыстрее, а то рассвет скоро.
Зебровски повесил трубку.
Я тихо выругалась.
— Я так понимаю, что наша сибаритская ванна сегодня не состоится, — сказал Жан-Клод.
— К сожалению, да.
— Если не ванна, то я предложил бы тебе душ на скорую руку.
Я вздохнула.
— Ага. В таком виде к полиции мне лучше не ехать.
Он посмотрел на забрызганное кровью собственное тело и улыбнулся:
— Думаю, что мне тоже.
— Давай сэкономим воду и пойдём в душ вместе, — предложила я.
Он приподнял бровь и улыбнулся. Эта улыбка говорила больше любых слов.
— Ладно, ладно, понимаю, мы там отвлечёмся.
— Не уверен, что у меня найдутся силы, как ты это сформулировала, «отвлечься».
— Прости, все забываю, что мальчики не так быстро восстанавливаются, как девочки.
— Я не человек, ma petite, и с новой дозой крови я бы обязательно восстановился.
— Правда? — У меня чуть быстрее забился пульс от этой мысли. Черт побери, я же слишком устала и слишком себе все натёрла, чтобы об этом думать!
— Истинная.
— Знаешь, если я ещё отдам сегодня кровь, мне нехорошо будет.
— Это не обязательно должна быть твоя кровь, — сказал он.
Я уставилась на него, а он на меня. И я сказала то, что думала, хотя уже почти отучила себя от такой привычки:
— Так что, ты можешь взять у меня кровь, и мы будем трахаться, а рядом будет стоять донор, ты возьмёшь у него, и мы снова трахнемся. И так можно набрать полную спальню доноров и пилиться до тех пор, пока не выдохнемся намертво или не сотрём себе все до мяса?
Я вроде как шутила. Выражение его лица было совсем не шутливым. От этого выражения, от его взгляда я покраснела.
И вдруг возник такой яркий образ, что, если бы я не лежала и без того на полу, то оказалась бы там. А увидела я Бёлль Морт, лежащую на широкой кровати, окружённой свечами. На той же кровати были и Ашер с Жан-Клодом. К столбам кровати привязаны были мужчины, бледные и голые. Кровь блестела на контурах их тел, на шее, на груди, под руками, стекала по ногам. Не из одного укуса или даже двух, а столько, что не сосчитать. У одного голова упала на грудь, тело повисло на верёвках. Если он и дышал, я этого не заметила.
Жан-Клод вытолкнул меня из своей памяти, почти физически. Я пришла в себя на полу в его кабинете, покрытая собственной кровью. Сотовый был все ещё у меня в руке.
— Я не хотел, чтобы ты это видела.
— Ещё бы!
Он закрыл глаза и покачал головой.
— Мы были молоды и мало что понимали. Бёлль Морт была для нас Богом.
— Вы из них высасывали всю кровь, чтобы устраивать марафонский секс, — сказала я, и в голосе моем не было ужаса. Вообще ничего не было. Потому что я все ещё видела эти воспоминания — не в таких живых деталях, как раньше, но теперь они были у меня в голове. Господи, только чужих кошмаров мне не хватало.
— Я многое делал, ma petite, о чем не хотел бы, чтобы ты знала. Многое такое, за что мне стыдно. Такое, что жжёт меня изнутри едкой жёлчью.
— Не забывай, это твои воспоминания были. Я почувствовала, что чувствовал ты. И сожаления там не было.
— Значит, я тебя слишком рано вытолкнул.
Он не стал втягивать меня обратно — просто перестал выталкивать, и я снова оказалась в той комнате. На той кровати. Я была в голове у Жан-Клода, когда он заметил того человека на столбе, который не двигался, прополз по кровати и коснулся остывающей плоти. Я ощутила его скорбь, его стыд. Я знала, как и он, что это были люди, которые нам верили. Люди, которых мы обещали защитить. Дайте нам кровь свою и тело своё, и мы сохраним вас. Я снова посмотрела на Бёлль Морт, вытянутую, обнажённую, роскошную, под телом Ашера, каким оно было до того, как его изуродовала церковь людей. Ашер поднял голову, встретился с нами взглядом, и в разгаре ночи, которую Бёлль задумала как чувственнейшую из ночей, заронено было зерно понимания, что мы должны удрать от неё. Мысль, что есть вещи, которых не делают, черты, которых не переступают, а ещё — что она не бог.
Я снова оказалась в кабинете, и моя кровь высыхала у меня на теле, и грудь начала болеть, и я плакала.
Он смотрел на меня сухими глазами, ожидая, что я убегу. Отвернусь и убегу. Как уже столько раз бывало. Для меня ничего не бывает слишком красивым, слишком приятным, слишком чистым. Я терпеть не могу в своей жизни людей нечистоплотных — это было когда-то правдой, до тех пор, пока в один прекрасный день до меня не дошло, что я сама такая.
Но голос у меня был ровный, совсем не такой, как должен был бы быть, когда на лице сохнут слезы.