Сны инкуба
Шрифт:
— Я не человек, Анита, я вервольф. Животное.
Я схватила его выше локтей:
— И этого я чтобы больше никогда не слышала. Слово «животное» ты произносишь как ругательство, и потому не прав. Но пока ты не допрёшь, что это не так, не давай никому вызвать у себя презрение к себе.
Тут он улыбнулся, слегка грустно, но по-настоящему. Коснулся моих рук ладонями, и я отодвинулась. Обниматься с ним я не собиралась. Помочь ему выбраться из кризиса я готова, но мы уже больше не пара.
— Если я тебе не делал больно, почему же ты отодвинулась сейчас?
Я обхватила себя руками и чуть отошла в сторону.
— Ты пришёл сюда за правдой, ладно, вот тебе правда. Мы больше не пара, Ричард, но это не значит, что я не чувствую… черт, я не хочу, чтобы ты меня неправильно понял.
— Неправильно — это как?
Снова он был готов к защите и нападению.
— Вчера у меня дома ты был очень прозрачен. Я ведь была у тебя в голове, Ричард. Я знаю, что ты думал, что ты чувствовал. Я это знаю изнутри.
— Тогда ты видела, что я хотел с тобой сделать. — Он отвернулся, и передо мной предстала только задняя его часть в джинсах и спина джинсовой куртки, чуть темнее самих джинсов. Волосы его уже начинали курчавиться, но все ещё казались мне ободранными. — Это сумасшествие, Анита. Мне хотелось, чтобы ты меня боялась. Если бы ты боялась, пока я буду тебя трахать… это бы…
— Как раз было бы то, что ты хочешь, — договорила я.
Он повернулся ко мне. Глаза его были пусты, будто что-то в них умерло.
— Вот именно.
— Ричард, все ликантропы, которых я знаю, слегка путают секс, еду и реакцию страха.
Он затряс головой, и, наверное, слишком резко, потому что он поморщился от боли.
— Но ни один из моих знакомых ликантропов, кроме Райны и Габриэля, не считал страх афродизиаком.
— Поскольку я знаю некоторых ликантропов, которых знаешь ты, то могу точно сказать: это не так. А правда то, что только Габриэль и Райна готовы были признаться в этом где угодно и кому угодно.
— Нет-нет, — возразил он, чуть пододвигаясь ко мне, и его гнев стал подниматься щекочущей волной. — Никто другой не хотел того, чего хотели они. Так, как они этого хотели. По-настоящему.
— Ага! — сказала я и тут же за это «ага» извинилась. — Вот в этом и ключ: «по-настоящему». Я много видала оборотней, которые увлекаются сценами связывания и подчинения, но у этой игры есть правила. Они обеспечивают безопасность, разумность и согласие. Есть защитные слова, и когда условленное заранее слово произносится, то все. Сцена прекращается.
— Никакое слово не могло бы тебя спасти от Райны и Габриэля.
— Вот именно, Ричард, вот именно. Но этой игрой можно наслаждаться, не делая того, что делали они.
Он протянул ко мне руки, и я попыталась уклониться, но у меня лишь тень его скорости, все-таки. Он поймал меня за одно запястье, не за два, но все же поймал. И чуть дёрнул меня на себя, не сильно, но настолько, что я упёрлась ногами, чтобы меня не притянули поближе. Это принцип, инстинкт, ничего личного.
— А что если мне нужно по-настоящему, Анита? Если я так нравился Райне потому, что на неё похож?
Он не делал мне ничего плохого, вообще ничего не делал, только держал за руку, удерживал меня, и освободиться мне было бы нелегко, если вообще возможно. Я сильнее обычного человека, но далеко не так сильна, как настоящий ликантроп.
Я продолжала дышать ровно, и голос звучал нормально, но выдержать этого я не могла и начала со слов:
— Ричард, отпусти меня.
— Ты меня боишься.
— Нет, но ты мне больше не бойфренд. У тебя нет права касаться меня без разрешения.
— То, что ты пытаешься освободиться, а я знаю, что ты не можешь — это меня возбуждает.
Было время, когда я бы заспорила, но поспорим потом, если надо будет. Я не стала повторять просьбу, потому что не знала, как на него подействует, если я подкреплю её физической силой. Проверять мне не хотелось, и потому я продолжала говорить.
— Все, что тебе нужно — это своя покорная подруга, которая любит играть в такие игры, и все будет в порядке, но я тебе не подруга и вообще никто, поэтому отпусти мою руку.
Он отпустил так резко, что я покачнулась. Наверное, тянула руку наружу сильнее, чем я думала. Забавно. Я подавила желание потереть запястье. Никогда не давай заметить, что тебе сделали больно — правило такое.
— В тебе ничего нет от Райны, Ричард.
— Есть.
— Вспомни, во мне есть её мунин, она у меня в голове переливается всеми цветами техниколора, и у тебя в голове я тоже бывала. Поверь мне, Ричард, ты мыслишь совсем не так, как она.
— Иногда у меня бывают страшные фантазии, Анита.
Хотелось мне на это сказать, что я ему не мать-исповедница, но я не стала, потому что к кому мне было его послать для подобного разговора? Кому я могла бы доверить? Да никому. Ладно, черт с ним.
— Как у всех нас, Ричард, только важно не то, что мы думаем, а что мы по этому поводу делаем. Почти все мы знаем разницу между фантазиями — и реальностью. И знаем, что пригодное для фантазий не пригодно для реального мира.
— А что если мне хочется такого, отчего другим будет больно?
Очень уж мне не хотелось вести этот разговор, но, глядя в его лицо, я понимала, что сейчас говорю — хотя бы отчасти — с тем демоном, что чуть не довёл Ричарда до самоуничтожения — а потому и нашего уничтожения.