Сны инкуба
Шрифт:
Поспорить с этим я не могла, хотя и хотелось бы.
— Поверь мне, Ричард, это не стоит повторять.
— Я бы предпочёл судить сам.
Я вздохнула, вроде бы уже в тысячный за сегодня раз. Что я себе думала? Надо было сказать Жан-Клоду, что кровать нам не нужна, что Ричард может сесть на пол, а он будет из него пить. Вот и все, и делу конец.
Ричард снял футболку.
— Она слишком светлая, и на ней кровь смотрится как кровь.
Он это сказал вслух, и это было разумно, но я радовалась, что он не смотрел на меня, снимая футболку, потому что видеть его без неё — это произвело на меня обычное действие. Я уже говорила, что в тот день, когда я смогу войти в комнату, и моё тело не отреагирует на Ричарда, вот тогда я и буду знать, что между нами все в прошлом. Но гормоны — жуткие сволочи. Им наплевать, разбито у тебя сердце или нет, им важно, что в комнате — красивый мужчина. Гадство.
Жан-Клод переходил от свечи к свече с длинной зажигалкой. Эти зажигалки на батарейках у меня никогда не работают. Он передвигался легко, другой рукой придерживая рукав, чтобы не попал в пламя.
Ричард сел на угол кровати. Синие джинсы и чёрная полоса ремня отлично смотрелись на фоне красных простыней. Загорелый торс смотрелся ещё лучше, и, как будто услышав мою мысль, Ричард лёг на спину на простыни, опираясь на локти, и переливающаяся алость простынь обрамляла мускулистое тело. На животе виднелись крошечные складки, как у всякого, кто не занимается бодибилдингом, а у Ричарда было много других дел, кроме как без конца изнурять себя упражнениями для пресса. Живот все равно был идеальным и плоским, но это не значит — идеально плоским. Это картинки плоские, а у людей есть закругления, выпуклости и много мест, которые можно ощупывать.
Ричард повернулся и посмотрел на меня. Лицо его уже не было безразличным. В тёмных глазах пылал жар, и это не был жар его зверя — по крайней мере, не только он. Это был взгляд, который мне приходилось видеть — взгляд, говоривший, что Ричард знает, какое действие на меня производит, и ему это приятно. В последнее время этот взгляд должен был говорить мне: я знаю, ты находишь меня прекрасным, а вот тронуть больше не можешь. Что значил этот взгляд сейчас, я не поняла, но мне он не понравился.
Жан-Клод подошёл с другой стороны кровати, закрыв Ричарда от меня. Когда Жан-Клод отошёл, Ричард забрался на кровать подальше, уже не касаясь пола ногами. Все его шесть футов один дюйм лежали на постели, обрамлённые простынями цвета свежей крови и освещённые играющим пламенем свечей.
У меня пересохло во рту. Нехорошо.
— Я передумала, — сказала я. — На самом деле я вам, ребята, не нужна.
Голос у меня звучал с придыханием.
Жан-Клод, зажигавший последнюю свечу, обернулся, огладил рукава длинными пальцами и остановился, глядя на меня. Глаза у него сверкали двумя тёмными сапфирами, пламя свечей играло в них так, как в глазах обыкновенного человека просто не может.
— Но ведь ты нам нужна, ma petite. Без всякого сомнения. Ты — мост между нами. Ты — третья в нашей силе. Разве это не то, что нам просто необходимо?
— Я не в смысле вообще, а вот сейчас, здесь. Я в смысле вы вполне можете это устроить без меня. Вы…
Мне трудно было сосредоточиться — Ричард перевернулся на живот и слегка шевельнул головой, и я заметила, что волосы у него уже отросли настолько, что падают на лицо. Не длинные, но гуще, чем мне помнилось. Отсвет пламени на джинсах не играл, но тело Ричарда в обтягивающих джинсах и не нуждается ни в каких подчёркиваниях.
— Я ухожу. Вот что. Да, ухожу, — лепетала я и не могла перестать. Но все же я повернулась и пошла к двери — столько очков в мою пользу, что я до стольких и считать не умею.
— Пожалуйста, не уходи, ma petite, — окликнул меня Жан-Клод.
Я обернулась, и не знаю, что бы я сказала, но он сидел на кровати, и что-то сделал с воротом халата. Ворот распахнулся, и я увидала почти целиком всю его грудь в раме чёрного меха лацканов. Шрам от ожога чернел на белом фоне кожи в чёрной раме. Соски у Жан-Клода были бледнее бледного, и уже по одному этому признаку я могла увидеть, что он голоден. Он коснулся рукой груди, будто знал, куда я смотрю. Рука пошла вниз, и мой взгляд тоже, передо мной предстала плоская линия живота, полоска чёрных волос сразу ниже пупка, уходившая в запахнутый халат. Почти неодолимый порыв подойти и раздернуть на нем пояс, увидеть это тело на фоне черноты халата и багрянца простыней. Я знала, каково будет это зрелище, потому что видала его не раз. И эта мысль заставила меня посмотреть на Ричарда, потому что его я на алом шёлке никогда не видела. И не видала его при свечах.
Он повернулся набок, опираясь на локоть, другую руку свесив поперёк бёдер, будто привлекая моё внимание к джинсам и тому, что, как я знала, в них содержится. Но нет, Ричард не осознавал мощь своего тела, по крайней мере, в смысле соблазна. Так бы поступил Жан-Клод, но не Ричард. И тут у меня возникла все та же ужасная мысль: что если Ричард от открытия меток перенял от Жан-Клода умение соблазнять? Ну это же просто нечестно будет!
Я закрыла глаза и снова направилась к двери. Лучше, если не будет видно никого из этих двух. Жан-Клод снова окликнул меня:
— Ma petite, ты сейчас налетишь на стену.
Я резко остановилась и открыла глаза в паре дюймов от стены. Дверь оказалась на шаг слева. Ну и ну!
— Ma petite, не покидай нас.
Голос Жан-Клода сочился в крошечное отверстие, которое я оставила для него в щитах. Он вползал внутрь, играл по коже, заставлял ёжиться, и — помоги мне Бог! — я обернулась и посмотрела. Вот дура!
Жан-Клод всполз на кровать, лежал возле подушек. Вытянулся во всю длину на красном шёлке, и халат широко распахнулся, едва вообще что-то прикрывая. Белое-белое плечо на фоне алого шелка. Длинные ноги наполовину на алом, наполовину на чёрном. И бахрома меха едва закрывает бедра.
Ричард все ещё лежал на боку. Они лежали почти в одной позе, только голова Ричарда указывала прочь от двери, а Жан-Клод наклонил её в сторону двери.
— Так нечестно, — сказала я. — Чтобы вы двое, одновременно.
— Что ты хочешь этим сказать, ma petite?
Но он был слишком доволен собой, чтобы вопрос был искренним.
— Ты наперёд знал, сволочь ты этакая!
— Я ничего не знал, но всегда есть надежда.
Мне трудно было дышать, точнее, дышать ровно. Я замотала головой, и полотенце стало разматываться. Я его поймала и так и осталась стоять с полотенцем в руке. Оно было мокрое и холодное. Меня трясло, и не только от мокрых волос на шее.
— Ричард, ты же в ботинках ложишься на шёлковые простыни. Неужто тебя не учили, что такие туристские ботинки на шёлк не кладут?
Он даже не пытался сделать вид, что говорит всерьёз. Он дразнился, но дразнил он не Ричарда.
Ричард просто сел, красиво играя мышцами живота, положил ногу на колено и стал расшнуровывать ботинок. При этом он на меня не смотрел, но знал, что я на него смотрю.
Надо было уйти. Действительно надо было. И я это знала, но почему-то стояла и смотрела, как Ричард бросает на пол первый ботинок. От звука я вздрогнула.