Сны инкуба
Шрифт:
— Если ты так это формулируешь, то да.
— Это не я так формулирую, это так и есть, Мика. Это значит спрятаться.
— Она прятаться не будет, — сказал Натэниел тихо и очень печально — я не поняла, почему, — и звук его голоса заставил меня порадоваться, что в этот момент мы не касаемся друг друга. Что бы он сейчас ни чувствовал, это явно не слишком приятно.
— Для тебя осторожность не является лучшей частью доблести? — спросил Мика, и выражение его глаз было близко к страданию. Но, как это ни странно, из всех мужчин в моей жизни он был среди немногих, чьи эмоции и мысли я не умела читать. Я умела читать выражение его лица, тела, но мысли и внутренние эмоции принадлежали только ему.
— Нет, — сказала я. — Никогда. Ну, почти никогда.
Я потрепала его по рукам и шагнула назад, чтобы он отпустил меня — или продолжал держать, зная, что мне этого не хочется.
Он убрал руки, и первый намёк на злость мелькнул у него в глазах.
— Я не люблю смотреть, когда тебе больно.
— Я тоже не люблю на это смотреть, — сказала я.
От этого он почти улыбнулся.
— Пытаешься шутить? Это хороший знак.
— Пытаюсь? Всего лишь пытаюсь? Я думала, получилось смешно.
— Нет, — ответил Натэниел. — Не получилось. — Он стиснул мне руку, проходя мимо. — Пойду поставлю кофе.
— Ты нас не подождёшь? — спросила я.
Он повернулся на пороге кухни, улыбаясь.
— Я знаю, что в конце концов ты туда придёшь, потому что не позволишь себе сдрейфить. Но к тому времени, когда ты себя уговоришь, кофе уже будет готов.
Я нахмурилась, ощутив при этом легчайший прилив злости.
Дамиан схватил меня за руку, и я не сопротивлялась.
— Не злись на меня, — сказал Натэниел. — Я смелю свежие зёрна и суну их в новую французскую кофеварку, которую подарил тебе Жан-Клод.
Я нахмурилась сильнее.
— Я знаю, ты не любишь сознаваться, что эта французская кофеварка тебе нравится, но это так.
— Она мало кофе даёт за один раз.
Даже сама я услышала, как это прозвучало сварливо.
— Скажу Жан-Клоду, что ты хочешь настоящую, большую кофеварку.
Он это произнёс с абсолютно каменной мордой, и только искорки в глазах и чуть приподнятые уголки губ выдали, что сейчас он ещё что-то добавит.
— Двуспальную.
Он скрылся за дверью раньше, чем я успела закрыть рот и решить, рявкнуть на него или засмеяться.
Глава двадцать третья
Попытка Натэниела меня рассмешить один результат дала: мне стало лучше, хотя, должна признаться, запах свежесмолотого кофе помог заманить меня в эту дверь. Не допущу я, чтобы мой бывший жених встал между мной и моим утренним кофе. Вот так. Иначе никакого самоуважения у меня не останется.
Ричард сидел за кухонным столом возле самой двери. Доктор Лилиан стояла над ним, заканчивая перевязывать ему все правое плечо и руку. На нас, вошедших в кухню, она глянула мельком — все её внимание было отдано пациенту. В первый раз, когда мы встретились, она была седая и мохнатая, но сейчас передо мной была женщина лет пятидесяти, худощавая, с волосами такими же седыми, как был её мех в крысином облике. В ней всегда было что-то подтянутое, как будто её одежда никогда не бывает слишком грязной, и у неё всегда есть с собой лекарства, которые могут понадобиться. Невозможно было представить себе её в панике. В мире людей она была главой одного из немногих местных травматологических центров, уцелевших при сокращении финансирования. Но очень много времени тратила на помощь полупостоянно мохнатым. После смерти Маркуса у нас была серьёзная нехватка врачей.
И это объясняло присутствие телохранителя, прислонившегося к стене с другой стороны от дверного проёма и наблюдавшего, как мы входим в кухню. Он был тощий, чуть ниже шести футов, хотя стоял как-то так, что казался ниже. Путаница чёрных волос спадала на глаза, которые чёрными самоцветами горели под ними. Тонкие руки гладили полы кожаного пиджака, и я успела заметить рукояти как минимум четырех ножей перед тем, как он запахнул пиджак. Их могло быть шесть, но точно я видела четыре, и это уже много.
Мне сказали, что приехали крысолюды — во множественном числе, — но я не подумала. Не услышала толком. Я так старалась не видеть Ричарда, что не осмотрела помещение как следует. На мне были пистолет и нож, но с тем же успехом я могла бы быть безоружной, если бы Фредо что-то против меня замышлял. Я его не увидела. Он стоял сразу за дверью, напротив той стороны, где я входила, и я не увидела его. Блин.
Но я сумела не показать на лице досаду — кивнула Фредо, и он кивнул в ответ. Я хотела что-нибудь сказать, но не могла доверять собственному голосу. И думала про себя: «Вот дура, вот дура!» Тот вид дурости, который ведёт к смерти.
Натэниел стоял в кухне возле раковины, под окном, которое однажды пришлось заменять, когда его разнесли из дробовика. Теперь с окном было все в порядке, а со мной нет. Я живу в мире, где плохих парней надо замечать сразу. Фредо на нашей стороне, но он из плохих парней. Не из тех, что убили бы меня, но из тех, кто мог бы убить, а я вошла в кухню к нему спиной. Ошибка новичка — по ней понятно, как со мной было все хреново.
Я шла, пока не остановилась рядом с Натэниелом, спиной к кухне. Дамиан не отлипал от меня, как потерявшийся щенок, который вдруг нашёл нового хозяина. Его руку я отпустила, когда поняла, что прозевала Фредо, ощутила движение Фредо у себя за спиной. Мне нужны были свободные руки. Я понимала, что Дамиану нужно моё прикосновение, но руки занимать не могла. И у меня началась клаустрофобия. Кухня у меня размером с добрую комнату, и когда открыты шторы, в ней светло и весело, но сейчас, при закрытых шторах и включённом верхнем свете она была тёмной, а мне нужен был свет. Я хотела встать на возвышение и увидеть игру утреннего света на деревьях. Не хотела я стоять в темноте и держать за руку вампира. Я хотела, чтобы у меня был выбор, а его, похоже, не было. Вдруг я разозлилась бешено, и не на Дамиана.
Шевельнулись дальние шторы, и оттуда вышла Клер, вся в улыбках.
— Какой прекрасный вид!
— Спасибо, — сказала я и снова стала смотреть, как Натэниел готовит кофе. Если я никуда больше не буду смотреть, может быть, злость меня не подчинит себе. А хотела я сорваться на Ричарда, с воплями и обвинениями. Только не на глазах у его новой подруги и моих бойфрендов. Как я сказала? Бойфрендов?
Я взялась руками за прохладу столика, закрыла глаза и попыталась больше не думать. Не думать — это так прекрасно. А ещё лучше — не чувствовать.
Чья-то рука легла на мою руку, и в тот же момент я несколько успокоилась. Не надо было открывать глаза, чтобы узнать, кто это, потому что меня успокаивало прикосновение только одного мужчины, который своё спокойствие оттачивал столетиями. Подняв веки, я увидела зеленые глаза Дамиана. Я хотела его ненавидеть. Хотела разъяриться, потому что оказалась к нему прикована, привязана, но не могла. Когда он касается моей руки, а глаза его готовы наполниться страданием, я не могу на него набрасываться. Вот черт!