Сны командора
Шрифт:
А с другой стороны, грянувшие морозы и вынужденное безделье вполне располагали к тому, чтобы из постели подниматься к двенадцати пополудни, а ко сну отправляться едва стемнеет, предварительно откушав всяческих разносолов, пропустив рюмку другую стылой водочки. Перед сном еще садились порой за карты с приглашенными к ужину гостями. А уж за партейкой-другой вконец соловел после ужина Николай, кивал, засыпая головою в направлении широкой семейной кровати, где под боком молодой жены просыпались порой страстные желания.
Вот так хорошо легла женитьба на душу столичного чиновника.
И как тут не располнеть?
Однако
Выехали с обозом в несколько санок поутру и ходко пошли по льду Ангары в сторону Байкала. Дорога была ровной и наезженной, но к обеду, добежав до деревни Тальцы, вынуждены были сойти со льда на дорогу, что извивалась по берегу. Со слов местных мужиков сразу за деревней начинался обширный зажор, и пористый лед дыбился под натиском воды. Пришлось умерить пыл и двигаться с оглядкой по лесной дороге, на которой тяжелые санки вязли и кони выбивались из сил. Так едва-едва к ночи добрались до деревни Никола, где и заночевали.
С утра пораньше миновали последние версты, вышли на лед Байкала, на простор сибирского моря, на более верный лед. Байкал радовал простором. Воздух был прозрачен, лед едва припорошен снегом, а вдали виднелся противоположный берег, вздыбившийся величественным и заснеженным на фоне голубых небес Хамар-Дабаном. Дорога вела вперед, изредка петляя: обходила торосы да редкие трещины.
К вечеру добрались до Танхоя, где определили в тепло лошадей и заночевали на постоялом дворе у трактира.
По утру раненько тронулись снова в путь уже по берегу Байкала, все отдаляясь от него на юг. Густая тайга чередовалась с редколесьем и уже на подходе к Кяхте местность предстала переменчивая: редколесье сменялось степным пейзажем. За время пути еще трижды заночевали на станциях с постоялыми дворами и по укатанному зимнику доскочили ходко до Кяхты всего-то за пять деньков.
Кяхта, место, где сходятся российская глубинка с ярким и богатым востоком, встретила путников звоном колоколов всех церквей, их настроено было здесь местными купцами достаточно. Здешний рынок утопал в товарах, потребность в которых была велика.
Местные купцы, владельцы торговой монополий, «наваривали» густо на продаже чая и восточных специй, просто перепродавая товар приезжим торговым людям. Сколотив состояние и порой с трудом понимая, куда деньги девать, частенько просто куражились, отстраивали «хоромы» да доходные дома в столице, а в Кяхте вкладываясь в церковные приходы и монастыри, чем замаливали бесчисленные грехи.
Резанов сопровождал тестя в его передвижениях по Кяхте от снятой по случаю приезда квартиры до банка и самого рынка, на котором насмотрелся столичный чиновник на диких обличием и темных лицом погонщиков верблюдов, торговый люд и всяческую челядь, обслуживающую торговую суету. Чайный рынок представлял длинные ряды тюков с чаем и специями, что громоздились, казалось, бесконечными рядами.
Вникать во все тонкости торгового процесса у Резанова не выходило. Трудно удавалось понять порой суть переговоров Шелихова с купцами, сложно было соответствовать их привычкам гулять до глубокой ночи в обществе приглашенных женщин с их легкомыслием и бесконечными визгами в объятиях бородатых и, как на подбор, крепких ухажеров.
После таких затяжных вечеринок Григорий Иванович заявлялся
Но за забавами дела Шелихов решал споро: закупил товар и отправил обоз со своим доверенным приказчиком под охраной в Иркутск, а сам остался завершить дела, еще раз устроил крупное застолье, пригласив всех уже примелькавшихся за дни ярмарки купцов и дам. После шумной и пьяной вечеринки поутру тесть и зять в сопровождении приказчика компании отправились в Иркутск.
Снова потянулись вдоль дороги заснеженные равнины и холмы, перелески и убогие станции, где можно было поправить поклажу, перекусить взятыми с собой сальцем и жареной курицей и, несколько размявшись, ехать дальше.
Снежная равнина с редкими в этих полустепных местах перелесками, покачивание санок, ленивое вполголоса покрикивание возницы обычно быстро убаюкивают путника. В глубине собольей шубы, в ее адовом тепле, под двойным тулупом тело размягчалось и млело, и только лицо, открытое ветру через узкую щель накинутого на голову ворота размером с добрую подушку, улавливало стылый со жгучими снежинками воздух. Николай задремал. Вдруг кони с плавного тягучего размеренного хода резко встали и шарахнулись в сторону, санки дернуло, и раздались грубые чужие голоса.
– Застава что ли? – подумал спросонья Резанов.
Рядом зашевелился Шелихов, крепко спавший после доброго обеда и нескольких чарок водки. Вскоре раздался его голос, деланно грубый, сильный и оттого почти незнакомый. Если бы Шелихов не был совсем рядом, Николай так бы не понял, что говорит он.
– Что это вам нужно, шельмецы? Что удумали? Прочь! А ну дай дорогу! Купца Шелихова не разглядели? А не выйдет ли вам, сволочи, это боком?
– Заткнись, барин, да давай плати подать за проезд по нашим местам! Здесь мы вершим закон и правосудие! – раздалось уверенно с дороги.
Николай пока ничего не видел, схоронившись в возке, но ситуация явно требовала его участия. Высунувшись лицом из уютной шубы, Резанов увидел несколько живописных фигур в темных одеждах, перегородившие дорогу санки, запряженные тройкой коней, и отметил впереди стоящего человека в шапке, лихо задвинутой на макушку лохматой черной головы. Человек был огромен, стоял уверенный, широко расставив ноги, на нем был короткий полушубок, а в руках – кремневое ружье. Второй разбойник стоял позади вожака и сжимал топор.
Шелихов между тем сошел с возка и теперь твердо и спокойно шагал навстречу вожаку. На боку у Шелихова висела шпага, которая казалась в сложившейся ситуации совершенно бесполезной. Он нацепил оружие перед поездкой и, смеясь, заметил, что не помешает сей атрибут в дороге, ибо лихой здесь живет народец, не чуждый пощипать возвращающихся с ярмарки купцов.
Шелихов вплотную подошел к разбойникам и, не проявляя при этом агрессии, продолжал с главарем вести обмен фразами, спокойно и даже несколько снисходительно, как с ребенком. Чувствовалось, что разбойник несколько смущен.