Сны командора
Шрифт:
– Ты, что это, братец, купца Шелихова не признал! Меня знают лихие люди по всей Сибири, а ты не признал? Беру смелых да отчаянных в свою команду для промысла в Америки! Слыхивал ли? Я ведь не просто купец, у меня влияние в этих краях таково, что завтра придут сюда солдаты, и вам ой как будет несладко. С губернатором надысь ужинал, так что смотрите, до острога быстренько проводим, а если шибко попросите, можем и не довести до острога, в буераке оставим, для медведя. Убирайте сани с дороги и езжайте далее с Богом, пока миром прошу!
– Откупись, барин, от
– Ладно, – ответил Шелихов и как будто полез в карман за кошелем, и стал уже доставать увесистую кубышку, но вдруг резко бросил что-то навстречу разбойникам, и серое облако окутало лихих людишек.
Разбойники схватились за лицо, яростно натирая глаза, и стали кружиться вслепую, и подвывать, натыкаться друг на друга, совершенно потерянные в пространстве.
Шелихов между тем решительно поднял брошенное ружье из снега и, достав из ножен тоненькую свою шпагу, резко, наотмашь, умело стал хлестать разбойников, которых неплохо защищали их овчинные полушубки. Тогда Шелихов прицельно ударил плашмя гибким лезвием шпаги по голове главаря, уже потерявшего свою лихо заломленную шапку. Вожак рухнул в снег. Голова его взмокла и еще более почернела, а на дороге растекалось, плавя снег, алое пятно.
Резко повернувшись с ружьем в сторону разбойничьего возка, в котором сидел опешивший возница, Шелихов прокричал:
– Убирай коней с дороги! Всех порешу!
Страшный вид купца сразил и Резанова. Побелевший лицом со сверкающими глазами, с искаженным судорогами ярости ртом, Григорий Иванович был страшен.
На дороге замешкались, засуетились, тогда Шелихов шагнул к возку и выхватил из дорожной сумки пистолет, несколько укоризненно скользнул бешеным взглядом по Резанову и пальнул в сторону разбойников. От выстрела кони рванулись, стремянной встал на дыбки, кто-то из разбойников охнул и завалился в сани. Над местом стычки заклубился сизый дым от пистолетного пороха, и в морозном воздухе пахнуло сернистым. Нелепо перемешивая снег копытами, увязшие по брюхо кони стали тянуть чуть ли не опрокинувшийся возок по целине прочь. Но возница все же проявил свое мастерство и, полный отчаяния, нахлестывая коней, вывел их на твердь дороги и санки с двумя разбойниками полетели вдаль, оставив в снегу страдать своих товарищей. Глухой топот копыт скоро утих, и только стоны пострадавших в схватке разбойников сопровождали сцену.
Шелихов стоял теперь и смотрел вслед возку, а затем, глянув на страдальцев, опустил ружье, резко шагнул к возку и, усевшись поверх шубы, скомандовал:
– Давай, Михей, гони!
Кивком в сторону разбойников Григорий Иванович подвел итог схватки:
– Небось оклемаются, а оклемаются – урок будет.
Возница щелкнул кнутом, и кони, упираясь и часто перебирая ногами, кидая из-под подков комья снега, тронули прилипшие к снегу санки и пошли, пошли, набирая ход.
Шелихов укрылся шубой и сидел молча с закрытыми глазами. Его меховая шапка была надвинута на лицо
– Вот ведь как знал, взял с собой адскую смесь – соль с китайским жгучим перцем – действует лучше пистолета в ближнем бою.
И, ткнув Резанова локтем в бок, спросил:
– Да ты никак сомлел, перетрусил, Николай Петрович! Бойчее тут нужно быть. Сибирь разбойниками набита, как старая шуба клопами. Во всех щелях хоронятся до поры. Да меня пугать уже дело пустое. В наших американских делах и не такое переживали. Временами казалось все, предел, конец, и нет хода назад. А все же выбирались из труднейших положений, находили выход, и порой, шагая по трупам, выходили сухо из воды.
Умолк и задумался Шелихов, вдруг вспомнил черный песок и свинцовые валы океана с их многотонным напором. Вспомнил далекий свой промысел, вдруг как наяву увидел бесноватого вождя местного племени с закатившимися пустыми глазами, которого пришлось ему зарубить. Так метался и яростно нападал он на колонистов, будучи уже посаженным на цепь после неудачного, но очень кровавого нападения на охотников-промысловиков.
Задумавшись о Резанове, который не помог ему в схватке ни словом, ни делом, Шелихов подметил, что явно не боец зятек, не боец, хоть и офицер в прошлом. Да и ладно. Его задача – в столице лад чинить, дела канцелярские двигать, а с лихими людьми мы и сами управимся. Так, подумав и успокоившись, достал из саквояжа Григорий Иванович початый уже коньяк и глотнул прямо из горлышка, а затем ткнул в бок Резанова и молча протянул ему бутылку темного стекла. Резанов вздрогнул поначалу, а увидев протянутую тестем бутылку, взял ее поспешно и, задохнувшись, проглотил обжигающей и ароматной жидкости. По телу пошла волна согревающего тепла, ударил нервный озноб, и мир как-то снова встал на свои места, не осталось места ни тревоге, ни грусти.
Путь лежал теперь к Байкалу, а там уже открывались родные пределы, к которым теперь ходко, как будто скинув груз, летел их возок.
В Иркутске Николай чувствовал неловкость за своё малодушие и все ждал, как скажет об этом тесть. Но Шелихов молчал и не подавал и виду, и вскоре все подзабылось, а потом и вовсе кануло в небытие.
14. Кончина Шелихова
Лето 1795 года в Иркутске было жарким. Григорий Иванович был занят подготовкой к долгой поездке на острова Кадьяк и Ситка. Занимали его и петербургские дела, вопросы снабжения колонии порохом, припасами и прочие большие и малые задачи функционирования его купеческой империи.
К насущным проблемам добавилась еще одна: компаньоны Григория Шелихова, обеспокоенные ростом его личного влияния, взялись теребить по вопросу условий распределения прибыли и настойчиво добивались возврата кредитных средств, выделенных ранее. Все переговоры и просьбы подождать до возвращения Григория Ивановича из поездки, когда будут новые доходы и средства, компаньонами отклонялись.
Конец ознакомительного фрагмента.