Сны сумасшедшего. Сборник первый
Шрифт:
В другой раз нашли подорванную землянку с боеприпасами. Несколько ящиков были раскарежены, из них торчали съеденные коррозией снаряды. Несколько, в таком же состоянии, валялось и торчало по стенкам бывшей землянки. Видимо снаряд «иродов» попал в цель, точно туда, куда и должен был. Иродами мы называем тех, кто пришел к нам с войной много десятков лет назад. Итак, начали мы аккуратно, внимательно осматриваясь, разгребать бывший склад боеприпасов. В какой-то момент земля одной из стен осыпалась и обнажила три новеньких не тронутых ящика. Были в них снаряды или нет – проверять не стали. Снова сообщили куда надо. Ребята прилетели быстро, оцепили место и стали ждать
Этот заезд «по серьезному» опасных сюрпризов не подготовил. Вскоре начали попадаться первые бойцы Красной армии. Сложно передать всю ту горечь, которую видишь там, в настоящих окопах. Это не киношный героизм. Тут нет красоты. Бойцы лежат, кто как попало. Это те, кто ещё сохранился. В большинстве – это уже бойцы без имен. Попадаются не только красноармейцы. Хотя мы и называем в разговорах фашистских захватчиков одним словом – «иродами», но это о тех, кто нападал, о них в прошлом, а к покойникам у нас в отряде это неприменимо.
Вот так без могилы и без весточки родным умирать страшно. А умирать на чужой земле – ещё страшнее. Я порой думаю, от чего всех тех, кто занимается внешней политикой не прогнать по нашим местам. Ну а что? Правильно же – министр сельского хозяйства должен понимать, как вырастить картошку или курицу. А министры внешней политики, должны понимать, к чему приводит чрезмерная заносчивость и желание показать характер. Хотя вдаваться в политику – дело темное и не понятное, но все же, люди должны знать и видеть лицо войны не по красивым фильмам.
Возвращаюсь к раскопкам. В одной из окопов были обнаружены останки советского бойца. Как и всегда страшная картина тишины и безмолвия. Бойца видимо накрыло обвалившейся бревенчатой стеной окопа. Из-за накрывших бревен, часть тела получала доступ кислорода, от чего китель, в том месте, где в кармане хранились документы, раскрошился. Другую сторону обмундирования накрыло плотным слоем земли, и время его пощадило. Там-то мы и нашли записку, написанную, видимо незадолго до боя.
«Сегодня дали 50 грамм. Я пить не стал. Не люблю. Коли умирать, так с чистой душой и телом. Если умру, отдайте это письмо Пашке Митяеву. Он куда надо отнесет. Я ему всё про мою Аленку, дочурку рассказал. Он обязательно донесет.
Аленка. Я так хочу отвести тебя в первый класс. Да и не важно, в первый ли, в третий. Я бы очень хотел быть рядом тогда. Хорошо учись, и мамку слушайся. Если треплет – знать за дело. Вникай, что говорит или кричит. Попусту не станет браниться. Надеюсь, что письмо это сожгу после войны, и домой вернусь. Обниму вас с мамкой и заживем. А ежели письмо принесет рыжий мальчишка, так вели матери накормить его. То наш почтальон Пашка. Он мне как сын, которого матушка не вынесла до тебя. Молодой, а на фронте. Нет у него никого. Пущай мать покормит и отмоет. Примите как своего. Ну, дочь, торопиться надо. Скоро в наступление. Твой папка.»
Когда читаешь такое, сердце обливается кровью. К этому нельзя привыкнуть. Нельзя отстраниться, чтобы не было тяжело на душе. Это всегда трудно. Скорее даже тяжело. Тяжело от осознания того, что уже ничего не исправить. Его ведь не вернуть, как и миллионы других, таких же, кого ждали. А ждали всех.
Вероятность найти по записке родственников слишком мала. Когда есть документы, архивные документы, списки частей и тех, кто воевал, шанс найти родственников возрастает в разы. Да и если их
Записка про школьницу Аленку больно уж сильно запала мне в душу. Может от того, что осенью и моя дочурка пойдет в первый класс, а может… Да скорее всего именно это и сыграло во мне главную роль.
Когда тело бойца отправляли в морг, я той же машиной отправился в город Орел. Оттуда в Москву. Так как система уже налажена, я подключил связи в архивах, историков и музейщиков, и стал ждать. Ждать пришлось совсем не долго. Хвала и уважение поколению, которому не нужен компьютер. Правда, срочно пришлось вернуться в Орел, где с незапамятных времен работает и тесно сотрудничает с нами Альфред Геннадьевич.
Альфред Геннадьевич позвонил и попросил приехать к нему в музей. К моему прибытию, он уже откопал пожелтевшую газетенку и положил ее передо мной. Прижав её ладонью, не давая открыть, этот старик, в свете солнечных лучей, казавшийся таким же пыльным и старым, как его пиджак, посмотрел мне в глаза, поправил очки и сказал: – Я тогда был совсем молодым, а к нам приехал парень. Ну, герой войны знаете ли. – Не смотря на преклонный возраст Альфред Геннадьевич ко всем обращался на Вы.
– Так вот. Приехал к нам парень. Рыжий. Нас в клубе собрали. Шум-гам стоит. Все его спрашивают, мол, страшно ли было? Мы ведь по молодости все о героизме грезили. Сколько вас в отряде было? Ну и прочие вопросы, про войну. А парнишку этого звали Павел. Я ещё запомнил. Мы спрашиваем, как к вам по имя-отчеству? А он смеется и говорит – «отчества у меня нет». Детдомовский он. Родители во время бомбежки погибли. Его в детдом, так фашисты и детдом разбомбили. Он за красноармейцами и увязался. Бегал там по делам штабным. То письмо отнести, то бинты принести сестричкам в госпиталь. Комбриг сначала его хотел отослать, а что его ждало там, в тылу? Правильно. Шпана уличная, воровство, голод и, как итог – либо колония, либо пуля милицейская. В общем, упросили бойцы Пашку у комбрига. Комбриг согласился, но сказал, мол, когда «в бой!», чтобы Пашка в тыл к медикам уходил – пущай там помогает. На том и порешили. Так вот фамилия у парня была Митяев. Павел Митяев.
Альфред Геннадьевич протер очки и добавил – Вы меня знаете хорошо. Мы с вами столько лет работаем. Я как услышал про вашу записку, так и позвонил. На имена память у меня отличная. Вот только тот ли это Пашка Митяев?
Альфред Геннадьевич толкнул по столу газету.
Когда появляется направление для работы, это ни с чем несравнимое чувство. Часто мы сталкиваемся с безмолвием. Когда уже нет ответа, нет нитей и зацепок, а тут – целая газета. Из статьи в газете я уже нашел и бригаду, и остальные недостающие звенья моего ребуса. Поднял архивы и через три дня спешил через полстраны в Омск, где ждал Павел.
Сын Павла Митяева Олег Павлович любезно встретил меня на вокзале. Как все-таки отличаются люди за Уралом. Они всегда готовы бросить дела и, всегда найдут время, чтобы встретить абсолютно незнакомого человека, как снег на голову свалившегося со своими историями и проблемами. По дороге я узнал от Олега, что после моего звонка, отец, услышав о письме от неизвестного солдата особо не удивился, так как был посыльным. Но когда ему упомянули об Аленке, его будто подменили. Он ожил, вскочил и начал ходить по комнате туда и обратно, требуя, чтобы Олег тут же связался со мной и сию же минуту ехал встречать на вокзал, абсолютно не обращая никакого внимания на объяснения сына, что поезд придет только через два дня.