Со щитом и мечом
Шрифт:
Тогда его не тревожила невинно пролитая кровь. Тревожило другое – растущая активность эсбистов, подчиненных ему лично и коллеге Смоку из соседнего провода. Усиливая репрессии против мирного населения, они беспощадно расправлялись и с боевиками, заподозренными в предательстве интересов «вызвольного руху». Психоз страха – так довольно точно назовет Янишевский атмосферу, царившую среди бандеровцев.
Не обременяя себя тонкостями юриспруденции, «следователи» эффективно использовали устройство, придуманное большим знатоком таких дел Смоком. Принцип его действия был предельно прост: подследственного подвешивали за руки
Дальнейшая судьба подозреваемого зависела от фантазии не менее квалифицированных судей – пуля, петля, «закрутка» или продолжение допроса до тех пор, пока жертва при всем своем желании уже ничего не могла сказать.
Изобретение действовало безотказно. Увидев его в действии, член центрального провода ОУН Лемиш имел все основания заявить, что если бы его самого допросили таким способом, то он признал бы себя не только чекистским агентом, но абиссинским негусом.
Как бы там ни было, а эсбисты продолжали все успешнее уничтожать своих вчерашних коллег, и лесных резунов охватила паника. Их страх рос прямо пропорционально увеличению числа смертных приговоров рядовым и нерядовым бандитам.
Вот это и беспокоило Далекого. Он, разумеется, не сочувствовал обреченным. Просто, рассуждая более трезво, чем сторонники продолжения «чистки», понимал, чем она может кончиться. При таких темпах возникала реальная опасность остаться и без того немногочисленного воинства, которому удалось уцелеть в операциях чекистов, «ястребков» и широкого круга активистов. К тому же, хорошо зная чудодейственные свойства сконструированного Смоком станка, Янишевский совсем не был уверен, что вскоре и ему самому не придется сознаваться в «предательстве» под аккомпанемент палочных ударов.
И он выступил против «чистки», радикально настроив против себя недавних приятелей и единомышленников. Они не скупились на взаимные обвинения и угрозы. На хуторе Круки Верещака даже попытался задержать и задушить Янишевского. Но тот хорошо знал, с кем имеет дело, и сумел выпрыгнуть через окно во двор, где ждали предусмотрительно подготовленные кони. Причем, как и когда-то, не забыл прихватить в критический момент заветный узел с золотом, награбленным за время службы в винницкой полиции.
Не исключая возможности повторения подобных демаршей, Янишевский передал узел бандиту по кличке Донец с приказом надежнее его спрятать. И тот постарался на славу. Когда год спустя шеф решил забрать свое добро, у Донца начисто отняло память. Не помог даже знаменитый смоковский станок. То ли перестарались допрашивающие, то ли любовь к благородному металлу оказалась сильнее боли и почтения к начальству, но Донца сняли со станка уже мертвым.
А «зверхники» все не унимались. Они переманывали друг у друга людей, убивали несговорчивых и колебавшихся. Они грызлись между собой, как пауки в банке, и не хотели верить, что это уже начало конца, что под их ногами горит сама земля, а перед гневом и ненавистью людей бессильны угрозы и террор. И предпринимали отчаянные попытки изменить положение.
В декабре 1945 года Далекий выходит из подчинения центральному проводу и создает свой самостоятельный провод.
Кредо вновь созданного провода сформировал не кто иной, как Днепро, диверсант и террорист, который уже давно разучился делать все, кроме одного – убивать и жечь. О своих планах он выразился кратко: во-первых, террористические акции, во-вторых, грабить и уничтожать имущество колхозов и не допускать создания новых.
Его поняли и поддержали с полуслова. А Далекий, считавший себя незаурядным идеологом, развил эту мысль дальше: необходимо всеми средствами сеять страх и неуверенность среди населения, сдерживать темпы восстановления хозяйства, верить в перемены, надежды на которые вселяет Запад.
От слов они перешли к делу. Раздался плач над селом Деревянное, что в Клеванском районе, – здесь из глубокого колодца подняли тела работников райпотребсоюза Александра Исаева, Ивана Немировского, Ивана Волкова – их зверски убила банда Пьявки. Пошла по Жобринскому лесу, натыкаясь на стволы деревьев, крестьянка Мокрена Чирук – ей выкололи глаза, а затем задушили за то, что муж был бойцом отряда самообороны. С потемневшими от гнева и боли лицами стояли у распахнутых настежь амбара и сараев хлеборобы из села Сторожев Корецкого района. Боевики Днепра забрали с собой весь колхозный посевной материал и скот.
На следствии Далекому напомнят о многих подобных делах. Не раз услышит он и такое, о чем могли знать, казалось бы, лишь он да еще один-два ближайших помощника. И не раз еще придется ему ошалело заморгать глазами и зажать между колен дрожащие руки…
А тогда, меняя убежища и тайники, переходя из леса в лес, из района в район, он все более ощущал себя в положении зверя, которого неуклонно и уверенно загоняют в западню. Понимал, что расплата уже не за горами, что и сотой части содеянного им за эти годы достаточно для смертного приговора. И как загнанный зверь, огрызался или выжидал: авось удастся пересидеть в надежном месте, а потом уйти на Запад – там он еще будет нужен.
Таким был этот враг, с которым вступили в поединок чекисты, – коварным и опасным, готовым на все.
В ночь на 27 мая 1947 года за несколько километров от Пустомытовского леса остановилась автомашина. Вышедшие из нее люди не потревожили весеннюю тишину ни лязгом оружия, ни громким словом. Быстро, без суеты разобрали снаряжение и растаяли в темноте, посеребренной лунным светом.
Семь человек ступали след в след, легко и неслышно, и младший лейтенант госбезопасности Владимир Ильяш еще раз мысленно отметил отличную подготовку своих подчиненных. Каждый из них знал: от этой подготовки зависит все – не только твоя собственная жизнь и существование группы, но и успех операции. А он-то и был тем главным, ради чего прибыли сюда чекисты.
Ильяш с удовольствием задержал взгляд на худощавой, подтянутой фигуре Виталия Коханюка. Не много людей ведало, сколько отчаянно смелых дел было на счету этого совсем молодого парня, лишь недавно вернувшегося с фронта. Время было такое: не писали еще о чекистах в газетах, и даже между собой они говорили лишь о самом необходимом. Все письменные свидетельства их трудных и славных дел пока хранились за семью печатями в сейфах и ждали своего часа, чтобы рассказать сухим и четким языком об этих необыкновенных людях.