Со смертью заодно
Шрифт:
Темнота со стороны аркейских топей надвинулась на мраморный прииск, словно черное покрывало. По периметру лагеря уже зажгли трескучие светильники. Ну как светильники – в мутную стеклянную колбу со сжиженным болотным газом вставлен фитиль из прессованных водорослей – вот и готов едко шипящий городской фонарь. Посередине квадратной площади по центру рабочего поселка высилось новое, только что построенное здание, все залитое лучами подсветки той же конструкции. Даже от будки охраны было видно, как играет под бликами уличного освещения янтарная смола, выступившая на бревнах. Изнутри строения до нас доносилось приятное хоровое пение под мелодичный аккомпанемент незнакомых струнных
Шлагбаум давно открыли, но Прокофьевна по–прежнему стояла снаружи лагеря. Розик неизвестно куда умелся, предусмотрительно намотав вожжи на ближайший столб забора, а ящеры–стрелки приближаться к могучей Гидре Хаоса не осмеливались. Раньше нас обихаживал кучер, но сегодня его ссадили с автопробега. Вот и торчали «гидранты» как не родные у сторожевой будки, мечтая о теплой конюшне и тазике со жратвой. Прибежал местный вечно заспанный конюх, но и он застыл в глубоком сомнении. Альфия зачем–то добавила всем зевакам пищи для размышлений, изящно укутав свою чешуйчатую шейку зеленым шарфом нашего ядовитого дыхания.
– Вот зачем, спрашивается? – возмутился Роберт. – Так нас до утра не разнуздают!
– Отвали, бундесвер малолетний! – огрызнулась наша вспыльчивая фурия. – Стой и наслаждайся искусством! И чего это Розик начал в рабочих поселках театры открывать? Оркестр слышите? Новая блажь?
– Не театр это, – обиженно буркнул Роберт.
– А что еще? Ну–ка, колись, блесни логикой.
– Молитвенный дом.
– Из чего следует это умозаключение?
– Смотреть по сторонам надо, а не стрекоз считать, – назидательно заявил Роб. – У нас на центральной усадьбе такой же блокхаус строят. Резные широкие двери, крыльцо с балясинами, остроконечная крыша. Амальгидус у площадки день–деньской ошивается. И квохчет над ней, как курица.
Амальгидус – пастырь Розика, его исповедник, наставник и советчик в одном лице. Он не местный. В Болоте люди редкость, но Амальгидус – чистокровный человек без всяких примесей гнольской крови или ящерного генофонда. Мы в нашем состоянии не различаем юнитов и Игроков, а поэтому немало спорили по поводу его происхождения. К общему знаменателю так и не пришли. Появилось это не идентифицированное создание в наших дождливых палестинах тоже невесть откуда. Его полгода назад полуживого подобрала в болоте стража, разыскивавшая сбежавшего раба. С тех пор этот скромный деятель сделал карьеру при дворе. Мы ему симпатизируем. Убогий человек. Не пьет, не курит. Читает проповеди, взывает к любви и доброте. Даже Розик, слушая его периодически всхлипывает. Но крокодилову слезу из него вышибить можно в отличие от кошелька. Уж за что, а за свою мошну наш добрый помещик будет крепко держаться коренными зубами даже при самых отчаянных рыданиях.
– Ты думаешь, Амальгидус сюда решил переехать?
Роберт презрительно хмыкнул. Альфия осеклась. Сама поняла, что сморозила чушь. На кой ему эмигрировать в эти трущобы, когда скоро его благоустроенный храм внутри третьего кольца нашей мини–столицы будет готов к сдаче?
– А мне этот чувак очень по душе. Он на Розика положительно влияет, – воинственно заявила Аля, и меня почему–то кольнула в сердце тупая игла ревности.
– Ты полагаешь? – с глубоким сомнением в голосе переспросил Роб.
Музыка и пение, услаждавшие наш слух, стихли. Большие, прихотливо отделанные резными барельефами двери новой постройки растворились, и по ступенькам поползла пестрая гусеница всяческого народа: рабочие, охранники, всякий обслуживающий каменоломню люд–нелюд. Понятно. Вечерняя служба закончилась. Удивительно, но в этой толпе не было
Прокофьевна, разумеется, привлекла всеобщие взоры, и напротив шлагбаума быстро образовалась небольшая плотная кучка досужих зевак. Через нее решительно протолкался незнакомый тип в фисташковом одеянии. Он, ничтоже сумняшеся, размотал вожжи с охранного столба и повлек гидру вглубь лагеря. Мы от неожиданности покорно направились за ним, как гигантская крыса за дудочкой крысолова. Зеваки шарахнулись в стороны, освобождая дорогу нашей странной процессии.
– Это кто у нас такой смелый? – удивилась Аля. – Даже руку откусить жалко. Надо хоть разобраться какого он рода–племени.
– Священник культа. Чего тут думать, – фыркнул Роберт. – Гляди, на груди медальон с изображением храма. Точь в точь, как на новых дизайнерских доспехах, между прочим.
Прокофьевну определили в просторное комфортабельное стойло, и конюхи длинными шестами подтолкнули поближе к нашим мордам лохань с отвратно серой требухой. Самую вкуснятину. Незнакомец в мантии принял из рук служек бронзовый тазик для омовения рук и опустил в него свои ладони.
– Освободите ее от упряжи. Протрите мокрой тряпкой, смойте грязь. Доест, положите добавки, – тоном, не терпящим возращений, распорядился он.
– Э–э–э, а–а–а–а, – заблеяли работяги.
– Ни одно живое существо не будет сопротивляться хорошему обращению и ласке, – изрек фисташковый достаточно спорный в нашем конкретном случае аргумент и мягко прибавил. – Не надо бояться.
Ого. Похоже, что этот решительный дядя стал в каменоломне большой шишкой. Но приказы его пришлись нам всем по сердцу. Одной только фразой проповедник сумел пополнить свою паству на три очень большие и хищные головы. Мы без возражений стерпели прикосновения к Прокофьевне незнакомых лап. Священник торчал все время напротив стойла и милостиво щурил свои круглые, как у совы, глаза. Альфия предположила, что он тут же решил проверить свою лемму на практике. На вид ему стукнуло лет пятьдесят. Невысокий, плотно сбитый человечек с глубокими складками на бритом досиза затылке. Маленькие красные ручки. И не сходящий со щек экстатический румянец. То ли культовый служащий, то ли продавец мороженого. В конюшню зашел Розик и подкатился к духовному пастырю. Тот величественным жестом возложил ему обе руки на шерстяную макушку. Розик благоговейно согнул шею в поклоне. Эй, да что тут творится такое? Чтобы наш лютый помещик кланялся какому–то святоше? Этот каналья скорее согнет спину перед слитком серебра или чем–то, что можно кому–нибудь задорого впарить! Да чтоб я сдох в теле ехидны! Чтобы мне приснилась горгулья–альбинос! Небывалые вещи творятся прямо на наших глазах!
– Как пролагается жизненный путь моего возлюбленного сына?
– Все движется по канонам, угодным Создателю. Люди внимают словам Учителей, свет новой Истины наполняет их сердца.
– Брат Амальгидус…
– Он денно и нощно несет слова Создателя в наши души. Мы поем хвалу его силе и терпению.
– Я рад. На прииске все тоже благополучно. Теперь забыты старые распри, гнолл готов запросто преломить стебель рогоза с ящером. Добыча возросла на тридцать процентов.
– Да пребудет с вами покой, – умиленно выдохнул Розик.