Со стыда провалиться

Робертсон Робин

Мы гуляли по улице — не помню, в каком городе; нам надо было убить еще час, потому что журналист на интервью не пришел. Мы прошли мимо кафе. Я прочитал название: «Писательское кафе» и предложил — зайдем выпьем по чашечке кофе? Нет.

Сопровождающий бросил меня. До отъезда осталось четыре дня. Или пять. Каждый вечер я скулил в телефон. Я высовывал трубку из окна.

Послушай.

Прошел поезд.

Что это?

Чертово немецкое экономическое чудо.

Почему ты не едешь домой?

Почему? Не знаю. Преданность издательству? Малодушие? Боязнь последствий? Не знаю.

Нет, знаю. Это начало мне нравиться. Каждое утро я просыпался с мыслью, что сегодняшний день будет хуже вчерашнего или как минимум таким же плохим. Опоздал на поезд, перепутал поезд. Ледяное молчание. («Вот и все печальные островки „немецкого духа“, все, что осталось от него после основания Федеративной Республики…». «Во имя Европы»,

страница 232. Маленькое кофейное пятнышко на странице. Неожиданное известие, что мы едем не в ту сторону. Как? Первый порыв: немедленно сойти с поезда? Не помню.)

Пришел нахальный журналист; журналист вообще не пришел. Фотограф, который хотел, чтобы я залез в реку, и который перестал со мной разговаривать, когда я отказался.

Я показал пальцем на строчку в меню. Что это?

Бараньи кишки.

И, как всегда, отель. И те же простыни. Скользнув между ними, я лежал — замерзший, одинокий, счастливый. Вот в чем вся соль — страдания, писательское ремесло, писательская жизнь.

Это все-таки закончилось.

До свидания.

До свидания.

Полагаю, все прошло удачно.

Да. Прощайте.

Я дома. Три часа ночи. В кровати слишком жарко. Я лежу на полу в кухне и скучаю по Германии.

Джон Ланчестер

Растения не рассуждают о садоводстве

Художник не может говорить о своем творчестве, так же как растение не может рассуждать о садоводстве.

Жан Кокто

«События», как их называют издатели — литературные чтения, фестивали, раздача автографов, — имеют непроизвольную склонность превращаться в катастрофу. Публика зевает, пьяна, ей скучно, ее нет совсем; писатель смущен, опозорен, не подготовлен (плюс к этому зевает, пьян, ему скучно или его нет совсем); вы приезжаете не туда; ведущий неправильно произносит вашу фамилию, заводит речь о книгах, которых вы не писали, представляет кого-то другого; во время выступления звучит сигнал пожарной тревоги или, еще лучше, начинается настоящий пожар; выясняется, что второй приглашенный писатель — ваш заклятый враг, причем после чтений очередь за автографами к его столику выстраивается чуть ли не до Рейкьявика, а вы сидите и разглядываете потолок; вы открываете книгу, чтобы подписать ее, но она уже подписана. (Вроде бы мелочь, но для писателя — мгновенное и жестокое унижение: это означает, что другой книжный магазин вернул подписанные экземпляры, которые не были распроданы. На моей памяти это случалось дважды, слава богу, не со мной, и оба раза я видел, что автор словно получал удар под дых.)

В некотором смысле все эти истории похожи как две капли воды и происходят по одной и той же причине. Истина заключается в том, что современный комплекс литературных мероприятий — художественных чтений, презентационных туров, интервью, книжных фестивалей — строится на ошибочном принципе. Считается, что нам должны быть интересны встречи с любимым писателем, так как при этом мы можем узнать о нем больше, нежели со страниц книги, поэтому встречи «вживую» обогащают наши впечатления о прочитанном. Нам преподносится идея, что писатель — реальный и настоящий, тогда как написанное им произведение — некий болезненный нарост, неизбежное дополнение к его личности. Но это неверно. Произведение — вот что реально, вот на что следует обращать свое внимание читателям. Писатель сам по себе отвлекает и мешает, он — лишний элемент, его должно слушать, а не лицезреть. Если вы хотите встретиться с ним, ищите его на страницах книги. Неумение видеть эту самую реальность и есть первопричина, по которой литературные мероприятия так часто заканчиваются провалом. Как ни печально, даже в тех случаях, когда все вроде бы хорошо организовано, подобные мероприятия, по выражению Дейва Эггерса [118] , как правило, «агрессивно-скучны».

118

Дейв Эггерс (р. 1970) — американский писатель, редактор литературных и веб-изданий.

К такому убеждению я пришел. Я твердо в этом уверен — правда, не настолько твердо, чтобы отстаивать свое убеждение на практике. Когда меня приглашают выступить, и особенно после выхода в свет новой книги, меня начинают одолевать мысли — а какого черта? Что, в сущности, плохого, если я пойду и пообщаюсь со своей аудиторией? А вдруг мое мнение об ошибочности такого подхода — не более чем наивная фантазия, слабый отзвук мании величия? Все так делают, чем я отличаюсь от других? Разве это худшее из того, что может случиться?

О да, худшее, что может случиться… Мое «самое худшее» — скажем так, пока — произошло на торжественном банкете, устроенном сетью магазинов «Уотерстоун» для награждения своих сотрудников. Я был одним из двенадцати авторов, в чьи обязанности вменялось коротко представить свои книги и вручить награды. Первым из нас выступал Генри Купер [119] . Перебросившись парой шуток со Стивом Ноттом из «Уотерстоуна», он взял микрофон и довольно долго что-то бубнил. Когда он наконец добрался собственно до своей книги, то сообщил, что в ближайшем будущем у него запланирована встреча с фактическим автором.

119

Генри Купер (р. 1934) — британский боксер-тяжеловес, обладатель многих титулов, в том числе чемпиона Европы.

Пока к микрофону подходили другие знаменитости, написавшие книги — Мюррей Уокер [120] , Мел Би [121] , Гордон Бэнкс [122] , — мне пришло в голову, что неплохо будет, если я постараюсь говорить предельно кратко и не отвлекаясь от темы. Сэнди Токсвиг [123] лучше всех рассмешила публику, сказав примерно следующее: «Я знала, что вечер затянется, но не предполагала, что состарюсь на нем». После нее с места поднялся я, девятым или десятым по счету, строго-настрого приказав себе: будь краток. Когда Стив Нотт попросил меня рассказать о моей новой книге, я выразил радость по поводу того, что мой роман стал книгой месяца, а потом брякнул: «Очень трудно говорить о книге, после того как ее написал». Я считал, что очень точно выразил тонкий психологический момент, которому не часто уделяют внимание — как нелегко вообще оценивать собственные творения. При этом я подразумевал, что действительно трудно говорить о своей книге, после того как она дописана и отложена в сторону как готовый продукт, и что, судя по моему личному опыту, обсуждать законченное произведение всегда сложнее, чем то, над которым работаешь в настоящий момент, — а мне было известно, что некоторые из присутствующих на вечере авторов находятся в процессе работы над новыми книгами.

120

Мюррей Уокер (р. 1923) — старейший комментатор гонок «Формула-1», до 1992 г. — владелец престижного рекламного агентства.

121

Мел Би (наст. имя Мелани Браун) (р. 1970) — участница знаменитой британской группы «Спайс-гёрлз».

122

Гордон Бэнкс (р. 1937) — футболист, голкипер. В 1966 г. в составе сборной Англии выиграл Кубок мира.

123

Сэнди Токсвиг (р. 1959) — британская комедийная актриса датского происхождения, ведущая радиопрограмм и телепродюсер.

По крайней мере именно это я хотел сказать — собирался сказать, открывая рот. На самом деле у меня получилась совершенно другая фраза: «Трудно говорить о книге, будучи ее автором». По залу прокатился гул — наполовину смех, наполовину вздох изумления. Я открыл конверт, назвал имя победителя в категории «Лучший сотрудник головного офиса» — премию получил великолепный Рупин Анаркат из финансового отдела — и уже возвращался к своему столику при полном молчании не слишком-то улыбчивой аудитории, когда до меня наконец дошел смысл сказанного мною.

По большому счету, говорящий правду лишь навлекает на себя неприятности. Я нечаянно намекнул, что многие из сидящих в этом зале писателей не являются авторами своих книг. В моем высказывании правды было ровно столько, чтобы сделать его фантастически, просто безумно унизительным, тем более что в издательских кругах любого упоминания о фактическом, «безымянном» авторстве избегали, как чумы. В зале сидело около пятисот человек, примерно три сотни из которых я только что публично оскорбил. Я лишь собирался сделать невинное общее замечание, с которым мог бы согласиться каждый, а вместо этого повел себя, как Лиам Галлахер [124] , напившийся и хамивший сильнее обычного.

124

Лиам Галлахер (р. 1972) — вокалист популярной британской группы «Оазис».