Соавторы
Шрифт:
– Сама виновата, – вдоволь отхохотавшись, заявила Белка. – Ты, мать, давай, не выпендривайся больше. Я бы тебя точно на работу не взяла!
Я дала ей слово больше не выпендриваться, следить за речью и жестами, а богу Стёба кинуть жертвенного агнца где угодно, но не на интервью.
Пару дней я жила в блаженной тишине. На голове клевал темя бройлерный птенец сомнения: может, и не надо, может, к лучшему, сиди дома, пиши книгу, готовься к сессии. Но к сессии я была готова уже давно, всё, что могла, сдала заранее, книга не пишется, а смотреть, как Белка одна крутится,
На этот раз офис располагался не на складе в задрипанных выселках, а в помпезном бизнес-центре возле самого Невского. Брат сестры намекнул, что туда надо в строгом деловом костюме и с гладкой причёской. Деловой костюм, в котором я ходила на прошлые два собеседования, у нас с Белкой был один на двоих: юбка-карандаш с жакетом (чёрные, потому что Белкины), моя белая блузка и те же туфли-лодочки, в которых я уже топтала приёмные несостоявшихся работодателей. С причёской пришлось повозиться, но мыло и лак для волос делают чудеса: моё воронье гнездо удалось примять и зачесать в балетную кичку на затылке.
Сестра брата выглядела шикарно. Никаких чёрный верх-белый низ: одета она была в однотонное серое платье прямого покроя с жемчужно-розовым шёлковым платком на шее. Я даже залюбовалась. Она представилась Марианной Витальевной и предложила мне кофе в белой воздушной чашке. Кофе оказался крепким и горьким, а попросить второй кусок сахара я постеснялась.
– Мария Келдыш… Вы случайно не родственница Келдыша?
В каком-то смысле хотелось ответить, что я, конечно, родственница Келдыша, точнее, папаши с такой фамилией. Глупый вопрос.
– Если вы имеете в виду «того самого» Келдыша, то нет. Однофамилица.
Какого именно Келдыша, я не уточняла, их вообще-то много было. И ещё, кстати, Келдыш – кратер на Луне и, кажется, астероид.
– Ясно, – улыбнулась Марианна Витальевна.
Минут двадцать мы беседовали «о погоде», то есть, о чём угодно, но не о работе: о пробках на дорогах, в которых я, как ракушечный домосед, мало что смыслила; об очередях на выставку Репина, куда не собиралась идти; о проблемах мигрантов, где я, по сути, не имела собственного устоявшегося мнения. Возможно, так она прощупывала меня на совпадение ценностей. Наконец Марианна Витальевна приспустила дорогие очки на переносице, посмотрела на меня как-то по-щучьи и спросила:
– А что конкретно вы можете?
– А конкретно всё, – не задумываясь, выпалила я и тоже взглянула на неё загадочно.
– Есть ли у вас опыт ведения протоколов заседаний?
Чуйка подсказывала мне, что надо соврать, но язык снова оказался шустрее:
– Нет. Но я быстро учусь.
– А как бы вы отнеслись к нестандартным просьбам руководства?
Я, как человек литературоцентричный, сразу представила «Пятьдесят оттенков серого».
– Нельзя ли поподробнее? – Я открыла Белкину кожаную папку, где лежал блокнот, вынула ручку и замерла в ожидании Марианниных комментариев.
Та лишь улыбнулась.
– Ничего противозаконного. Например, кто-нибудь из директоров попросит вас в химчистку сходить. Или купить корм собаке. Директора – очень занятые люди.
Мой мозг начал работать по привычной для него схеме. Так, что нам даёт эта информация? Что директоров больше одного, что у кого-то есть псина. И что костюмы их пачкаются. И что они, вероятно, засиживаются допоздна и ничего не успевают. Отсюда два вывода: мне придётся засиживаться тоже и выступать в роли прислуги.
– Ну, если просьбы не связаны с детской порнографией и наркотиками, то почту за честь их выполнить, – как всегда удачно пошутила я.
Марианна Витальевна, тем не менее, улыбнулась.
– А почему вы не допиваете кофе, Мария?
Как ей объяснить, мама, что я не могу оставить дно чашки пустым? И всегда закрываю глаза, когда наливаю в неё что-нибудь. У вас – нестандартные просьбы руководства, а у меня – нестандартный заскок.
– О, спасибо. Я постепенно его пью…
– Хотите ещё чашечку?
– Нет, благодарю.
И тут она сделала то, о чем предупреждала бдительная Белка: залпом допила свой кофе и поставила ПУСТУЮ чашку прямо перед моим носом. Я сама виновата: если бы я отказалась от кофе, то, возможно, вежливая Марианна Витальевна не стала бы и сама потчеваться. Я дура, дура, дура, мама!
Дыхание разом перехватило, в горле встала проволочная мочалка, и подлая струйка пота поползла по позвоночнику. Сердце запустило ржавые поршни, и они задвигались с прогрессирующим ускорением. Я ощутила, как пол уходит из-под ног, а ножки стула, на котором я сидела, сделались мягкими и вот-вот подогнутся подо мной. Я выпятила вперёд нижнюю губу – я всегда так делаю, помогает, – и как ковшом начала захватывать порциями воздух. Представляю, то ещё зрелище!
– Вам плохо? – Марианна Витальевна выпрямилась в кресле и округлила глаза.
– Не-е-ет, – скрипнула я и перевернула её чашку вверх дном.
Это чуть облегчило спазм, но воздуха всё равно было ничтожно мало. Краем глаза я видела, как вытянулось лицо Марианны Витальевны и как она с неподдельным ужасом смотрела на меня.
– Воды? – Она потрогала меня за локоть, и её прикосновение показалось мне жгуче ледяным.
– Да! Нет! Да! Простите! – Я подскочила и пулей вылетела из её кабинета.
В туалете на первом этаже бизнес-центра я медленно приходила в себя. Умыла лицо, жадно выпила воды – прямо из-под крана. Вода оказалась невероятно вкусной. К моей радости, никого, кроме меня, в туалете не было, что странно: народу в бизнес-центре должно быть много. Градом катились слёзы – от беспомощности и осознания того, что ты можешь рисоваться себе какой угодно: сильной, взрослой, талантливой, но стоит кому-то поставить перед тобой пустую кружку – и ты уже тряпка, кусок ветоши, маленький жалкий бумажный комок. И ничего, ничего ты не можешь поделать! Тебя подмяли, растоптали, сами того не желая, и твоя жизнь летит ко всем чертям. И так будет всегда, пока ты зависима от своего звериного, тупого и жестокого недуга. Когда-нибудь ты будешь стоять на пьедестале, выиграв сложную гонку, тебе поднесут золотой кубок победителя – а он пустой, пустой, пустой! И ты съёжишься, опустишься на корточки – прямо перед камерами – и заплачешь от собственной жалости к себе. И никакая победа уже будет не нужна. Тебя уничтожили. Точка.