Соавторы
Шрифт:
Белка предложила стать антиглобалистами. Уйти из сетей. Вообще. Писать книги, путешествовать, жить в каком-нибудь Гоа или в бухте Халонг. Надо лишь полгода подождать, пока она закончит эту свою магистратуру. Только где взять на это деньги – гонорары чуть больше студенческой стипендии, а если пойти работать, то когда же писать? К тому же я снова студентка, но, слава богу, заочница, так что свалить на тёпленькое море смогу легко. После ухода из моей прикладной математики я поступила в Герценовский на социальную защиту. Просто это был единственный факультет, на котором оставались бюджетные места, ведь платить за мою учёбу ни мать, ни отчим не собирались. А что, вырасту, выучусь, стану соцработником, буду ходить по старушкам и многодетным семьям и нести благо в их серые жизни. Белка всё-таки молодец, настояла, чтобы я вписалась хоть в какую-нибудь учёбу, мол, высшее образование, хоть тресни, а должно быть, без него в жизни придётся туго – это как надеть джинсы на голое тело без трусов: не видно, а всё-таки что-то с тобой НЕ ТАК. Но на Гоа, конечно, хочется, и в последнее время что-то уж больно невтерпёж.
В новогоднюю ночь мы с Белкой крепко поспорили из-за того, есть ли у драпона линька или нет. Драпон – помесь карликового дракона и питона, мы придумали. У Белки были аргументы, что нет, это оттянет действие и драйв ненужными подробностями. Я же ратовала за достоверность, за линьку: как ни крути, змеюка есть змеюка, и обмануть ожидания читателей равносильно загубить очарование персонажа. Мы так заболтались, что пропустили и речь президента, и бой курантов, и бесчисленные телефонные трели. Тогда Белка сказала:
– Всё. Надоело. Давай напишем настоящую взрослую книгу!
– Взрослую – «восемнадцать плюс», с нескучным трахом? – уточнила я.
– Нет, – Белка вскинула голову, – не обязательно. Надоели все эти единороги и прочая зоодрянь. Давай детектив напишем. А лучше – триллер.
– Психологический, – само вылетело из меня.
Наши глаза встретились, обменялись чертями, и до самого жиденького утра первого января, когда спит пьяным сном всё вокруг, мы творили, плели, запутывали неожиданно возникший сюжет. Небесный вай-фай, к которому мы мгновенно подключились, не подвёл. История выткалась ладная, жёсткая, местами даже очень, но, – что было несомненным, – живая и захватывающая.
Писалось легко и много. Через неделю была полностью готова первая глава, и штрихами набросаны все задуманные двенадцать. Работали мы в две руки: за Белкой, как всегда, была проработка характеров и диалоги, за мной – мир и язык. Историю, ключевые сцены и интригу – любимое блюдо нашего редактора Люси – мы по-честному ваяли вдвоём. Не было лишь яркого финала, только его наброски, но Белка сказала, что надо писать не останавливаясь и финал вызреет, как нарыв на лилейной щеке: розово и бугристо. Я согласилась, хотя с драконами и единорогами у нас было наоборот: сначала рождалась феерическая концовка, а затем на неё, как мясо на скелет, наращивалось остальное. Но триллер сам руководил нами, где-то заставляя убыстрять темп, а где-то замедлять. Мы чувствовали рождающийся текст кожей, мозгом, жабрами, мы дышали им, жили им, любили его и ненавидели, иногда забывая разогреть себе еду или сходить в душ перед сном. С четвёртой главы текст стал писать себя сам, неожиданно требуя ввода новых и новых персонажей, которых бдительная Белка либо вовремя вычёркивала, либо по сюжету убивала.
О том, над чем работаем, мы не говорили никому: этого требовала пока не рождённая книга. Закончили мы к концу апреля. Белка ходила бледная, худая, а стрижка «под пацанёнка» делала её похожей на угловатого ершистого подростка. У неё на носу был диплом, и как она выдержала этот марафон, не слетев с последнего курса, было загадкой даже для меня.
Названия у книги пока не было, мы долго спорили о нём. Единственное, в чём мы были солидарны: в наше простенькое издательство «Урал-подвал», как мы его называли, дорогое выстраданное детище мы отдавать не собирались. Белка лишь выразила гениальную мысль, что надо бы частным образом нанять редактора Люсю отшлифовать текст и выудить косяки, которые мы, в силу замыленности взгляда, были не способны увидеть. Для этого можно продать телевизор, доставшийся нам в подарок, его всё равно никто не смотрит, а Люсе надо платить. Но книга того стоила. Мы уже мысленно делили, как говорила наша школьная завуч, шкуру неубитого медведя: мечтали, как пошлём книгу на все конкурсы и, конечно, во всех победим, и как Белкин знакомый сценарист Витюша протолкнёт книгу в продюсерский центр, по ней снимут кино – а лучше сериал – и будет нам счастье, достаток и новый телевизор, аминь.
Но перечитав написанное, мы сникли.
– Хиленький у нас антагонист получился, – хрипло выдавила Белка. – И протагонист сладковат. Не приторно, конечно, но…
Возразить мне было нечего. Я начала подозревать, что мы скатываемся в подростковую беллетристику задолго до концовки. Что поделаешь, у нас в анамнезе пять книг про драконов, а их не так-то просто вытравить. Все эти фэнтезийные твари сидели в голове, как неубранные пластиковые стаканчики на чистой зелёной лужайке: шанса, что истлеют, никакого. Впрочем, если их убрать, то лужайка-то окажется пустой. Зелёненькой и скучной.
Мы попытались переписать большие куски и добавили пару глав. Книга начала задыхаться. Прорехи в ней стали ещё более очевидными, и мне виделось, что наш текст, как живой организм, заразился от меня моим хитрым синдромом: его передёргивало судорогой при столкновениями с пустотами. Даже сон приснился: главы – это чашки, а если дно не заполнено, книга заходилась в астматическом кашле.
Тогда и было решено: меняем местами героя и антигероя. То есть, взяли вяловатого антигероя с его мелкими недостатками, шрамом на ухе, любовью к мадагаскарским тараканам и вдули всё это в нашего душку-положительного героя. Такие вот экстремальные припарки умирающему. И герой стал объёмным, настоящим и чертовски обаятельным. Книга начала оживать. Мы прошили по всему тексту мелкими стежками все новые привычки нашего парня и снова натолкнулись на проблему: а что делать с парнем плохим?
– Он должен быть высоким и худым, – моделировала Белка. – И обязательно, чтобы ладони потели.
– Фу! Отвратительно! Клише! – орала я и до хрипоты доказывала свою правоту.
За три беспокойные ночи (а ночи – единственное время, когда Белка не торчала на факультете) наш плохой парень менялся раз десять. То он был альбиносом с розоватыми глазами, то смуглым красавцем-мачо, а то вообще китайцем. Худым, полным, коротышкой и верзилой, с прикусом и заячьей губой, с протезом руки, узкой стопой, с ручным хорьком, которого он всегда носил за пазухой, и, как апофеоз нашей творческой немощи, – с дипломом зубопротезного техника.
Когда мы окончательно выдохлись, Белка сказала:
– Слушай, а давай в сети его найдём!
– Как это? – не поняла я.
– Ну просмотрим профили, люди разные бывают, поищем аватар подходящий и будем уже отталкиваться от него.
Мысль о том, чтобы писать персонажа с реального человека, пусть даже только по внешнему образу, показалась мне спасительной. И правда, что мы мучились? Интернет полон и уродами и красавцами – на любой вкус. Выбирай, автор, из миллионов и не миндальничай. Бесплатная картотека образов и образин.
Мы потратили ещё несколько дней, просматривая фотографии в «Фейсбуке». Задать параметр «Обаятельный урод», к великому сожалению, не получилось. Много раз мы меняли географию запроса: от Кавказа отказались сразу из-за шаблонности типажей, от классических славянских рож волжских городов тоже, и, когда все лица на мониторе слились в одно, вытоптанное и среднестатистическое, мне вдруг пришла идея «покопаться» в Москве.
– Понимаешь, – объясняла я Белке, – там типажей нет вообще. Москва – большой коллектор всех генотипов. Если порыться, думаю, даже бушменов найти можно.