Собачье наследство

Уигналл Кевин

Что же на самом деле изменилось со времени предыдущего визита, когда Мэдлин попросила его держаться подальше от ее семьи? Он снова вернулся к прежней жизни, снова отдалился от мира обычных людей. Сейчас Лукас уверен: с этим покончено, но если сомнение посещает его уже не в первый раз, насколько обоснованна эта уверенность? Где гарантия, что когда в очередной раз зазвонит телефон, он не почувствует, что обязан поднять трубку?..

Когда опустела вторая чашка кофе, Лукас был уже готов сдаться. Он по-прежнему сомневался,

что у него хватит смелости заговорить с дочерью или еще раз встретиться с Мэдлин. Наверное, лучше просто сидеть и ждать, пока она не найдет его здесь — если, конечно, захочет.

Когда вошла дочь, на сей раз одна, Лукас запаниковал — он понял, что забыл взять с собой газету.

К Изабелл подошел молодой официант, заговорил, помог с пальто и шарфом. На дочери был красный свитер; этот цвет шел ей точно так же, как и ее матери. Девушка не торопилась делать заказ. Любопытно, с кем у нее назначена встреча.

Десять минут Лукас был счастлив, просто наблюдая за дочерью. Он мог целый день сидеть и смотреть на нее. Ему лишь хотелось, чтобы она тоже увидела его. Впрочем, пару раз взглянув в сторону Лукаса, девочка просто не заметила отца.

Минут через десять она посмотрела на часы и потянулась к карману пальто за телефоном.

Вначале Лукас ничего не слышал, по ходу разговора дочь начала раздражаться, и последние несколько слов донеслись до него. Ему стало неприятно, что она разозлилась, что кто-то подвел ее.

Изабелл схватила пальто и встала, намереваясь уйти. Не задумываясь Лукас тоже поднялся с места и только тогда понял, что не знает зачем. Единственное, что он почувствовал, — выброс адреналина. Уже собравшись снова сесть, Лукас вдруг осознал, что впервые дочь смотрит на него — с любопытством, вызванным, вероятно, его слишком явной реакцией на ее движение.

В любом деле наступает момент, когда обстоятельства складываются так, что работа может быть выполнена на «отлично». Если этот момент не ухватить, все обернется неразберихой, пусть еще операбельной, но все же неразберихой. Сейчас не тот случай, он не на работе, но момент — именно такой.

Лукас сделал шаг к дочери, перебирая в голове слова, пытаясь представить себе, как их произносит. Она не двинулась с места — просто стояла, глядя на него с любопытством. Сконфуженно улыбаясь, мучительно медленно, Лукас заговорил:

— Excusez-moi, mademoiselle, vous ne me connaisez pas, mais, er, je suis… — Он с трудом пережевывал слова, которые, казалось, изо всех сил цеплялись друг за друга.

— Не беспокойтесь. Я говорю по-английски.

У нее оказалось безукоризненное произношение. Похоже, девочка заметила замешательство Лукаса, хотя не могла понять его причины.

— И я, кажется, знаю, кто вы такой.

— Неужели?..

Только сейчас она отвела глаза и огляделась по сторонам, чтобы посмотреть, не привлекают ли они внимание.

— Может быть, вы

присядете?

Лукас кивнул, понимая, что это не приглашение — скорее, просто выход из неловкой ситуации.

Как только они сели, подошел официант, и она по-французски сделала заказ, прежде чем спросить у Лукаса:

— А вы что желаете?

— Кофе. Пожалуйста, без кофеина, если есть.

Да, он вполне обойдется без кофеина: две чашки уже выпиты, и сердце скачет галопом.

Изабелл отпустила официанта, после чего спросила:

— Вы ведь мой отец?

Она произнесла это таким деловым тоном, как будто просто хотела получить некоторую, причем не особенно важную, информацию, и холодок в ее голосе вызвал у Лукаса нехорошее предчувствие.

— Да…

— Почему вы не появились раньше? Мне уже четырнадцать.

— По двум причинам…

Лукас сделал секундную паузу. Он столько раз представлял себе эту встречу и все равно не знал, как лучше заполнить словами провалы в своей жизни.

— Я любил твою мать так сильно, что не хотел, чтобы она знала, кто я такой на самом деле. Когда она забеременела, все изменилось: я должен был сказать. Мы прекратили отношения и решили, что для тебя будет лучше, если меня рядом не будет. Моя жизнь — это…

— Она сказала, что вы преступник.

Обидно, что Мэдлин охарактеризовала его именно так. Впрочем, она права. Он никогда не сидел в тюрьме, его никогда не беспокоила полиция, но он именно преступник. Лукас даже не мог воспользоваться сомнительным оправданием, что сотрудничал с правительственными структурами: люди, на которых он работал, платили больше и заказывали такое, на что ни одна государственная контора никогда бы не решилась.

— Да, примерно четыре года назад я еще был преступником…

Он почувствовал себя лжецом. Работа на Марка Хатто его не волновала — даже те убийства ради спасения Эллы. Но то, что он сделал для нее потом — убил Новаковича и привел к Бруно, — было слишком близко к его прошлой жизни… чересчур близко, чтобы не почувствовать вины.

— Вы сказали, были две причины.

Лукас кивнул.

— Еще я боялся.

— Маленькой девочки? — спросила она со скептическим видом.

Изабелл явно поддразнивала его, ее легкая улыбка слегка ободрила Лукаса.

Официант принес кофе и горячий шоколад для Изабелл. Лукас заметил, как парень украдкой улыбнулся девочке, будто намекая, что в другой раз попросит объяснений. Она окунула палец в напиток, облизнула его и спросила:

— А почему вы перестали быть преступником?

Слова показались Лукасу чересчур резкими, однако он не собирался объяснять тонкости своей работы.

— Наверное, надеялся, что в один прекрасный день смогу оказаться здесь и скажу тебе, что бросил это дело.

Первый раз с тех пор, как они сели за столик, Изабелл улыбнулась по-настоящему.