Собачье сердце (сб.)
Шрифт:
— Что ты, леший, по всей квартире гоняешь? — сердилась Дарья Петровна.— Выливай в раковину.
— Да что в раковину,— ловя руками мутную воду, отвечал Шариков,— она на парадное вылезет.
Из коридора со скрежетом выехала скамеечка, и на ней вытянулся, балансируя, Филипп Филиппович в синих с полосками носках.
— Иван Арнольдович, бросьте вы отвечать. Идите в спальню, я вам туфли дам.
— Ничего, Филипп Филиппович, какие пустяки.
— В калоши станьте.
— Да ничего. Все равно
— Ах, боже мой! — расстраивался Филипп Филиппович.
— До чего вредное животное! — отозвался вдруг, Шариков и выехал на корточках с суповой миской в руке.
Борменталь захлопнул дверь, не выдержал и засмеялся. Ноздри Филиппа Филипповича раздулись, очки вспыхнули.
— Вы про кого говорите? — спросил он у Шарикова с высоты,— позвольте узнать.
— Про кота я говорю. Такая сволочь,— ответил Шариков, бегая глазами.
— Знаете, Шариков,— переводя дух, отозвался Филипп Филиппович,— я положительно не видал более наглого существа, чем вы.
Борменталь хихикнул.
— Вы,— продолжал Филипп Филиппович,— просто нахал. Как вы смеете это говорить? Вы все это учинили и еще позволяете… Да нет! Это черт знает что такое!
— Шариков, скажите мне, пожалуйста,— заговорил Борменталь,— сколько времени еще вы будете гоняться за котами? Стыдитесь! Ведь это же безобразие! Дикарь!
— Какой я дикарь,— хмуро отозвался Шариков,— ничего я не дикарь. Его терпеть в квартире невозможно. Только и ищет — как бы что своровать. Фарш слопал у Дарьи. Я его поучить хотел.
— Вас бы самого поучить! — ответил Филипп Филиппович,— вы поглядите на свою физиономию в зеркале.
— Чуть глаза не лишил,— мрачно отозвался Шариков, трогая глаз мокрой грязной рукой.
Когда черный от влаги паркет несколько подсох, все зеркала покрылись банным налетом, и звонки прекратились. Филипп Филиппович в сафьяновых красных туфлях стоял в передней.
— Вот вам, Федор.
— Покорнейше благодарю.
— Переоденьтесь сейчас же. Да вот что: выпейте у Дарьи Петровны водки.
— Покорнейше благодарю,— Федор помялся, потом сказал: — Тут еще, Филипп Филиппович. Я извиняюсь, уж прямо и совестно. Только — за стекло в седьмой квартире… Гражданин Шариков камнями швырял…
— В кота? — спросил Филипп Филиппович, хмурясь, как облако.
— То-то, что в хозяина квартиры. Он уж в суд грозился подавать.
— Черт!
— Кухарку Шариков ихнюю обнял, а тот его гнать стал. Ну, повздорили.
— Ради бога, вы мне всегда сообщайте сразу о таких вещах! Сколько нужно?
— Полтора.
Филипп Филиппович извлек три блестящих полтинника и вручил Федору.
— Еще за такого мерзавца полтора целковых платить,— послышался в дверях глухой голос,— да он сам…
Филипп Филиппович обернулся, закусил губу и молча нажал на Шарикова, вытеснил
— Не сметь! — явно больным голосом воскликнул Филипп Филиппович.
— Ну, уж это действительно,— многозначительно заметил Федор,— такого наглого я в жизнь свою не видал.
Борменталь как из-под земли вырос.
— Филипп Филиппович, прошу вас, не волнуйтесь.
Энергичный эскулап отпер дверь в приемную, и оттуда донесся его голос:
— Вы что? В кабаке, что ли?
— Это так…— добавил решительный Федор,— вот это так… Да по уху бы еще…
— Ну, что вы, Федор,— печально буркнул Филипп Филиппович.
— Помилуйте, вас жалко, Филипп Филиппович.
VII
— Нет, нет и нет! — настойчиво заговорил Борменталь,— извольте заложить.
— Ну, что, ей-богу,— забурчал недовольно, Шариков.
— Благодарю вас, доктор,— ласково сказал Филипп Филиппович,— а то мне уже надоело делать замечания.
— Все равно не позволю есть, пока не заложите. Зина, примите майонез у Шарикова.
— Как это так «примите»? — расстроился Шариков.— Я сейчас заложу.
Левой рукой он заслонил блюдо от Зины, а правой запихнул салфетку за воротник и стал похож на клиента в парикмахерской.
— И вилкой, пожалуйста,— добавил Борменталь.
Шариков длинно вздохнул и стал ловить куски осетрины в густом соусе.
— Я еще водочки выпью? — заявил он вопросительно.
— А не будет ли вам? — осведомился Борменталь.— Вы последнее время слишком налегаете на водку.
— Вам жалко? — осведомился, Шариков и глянул исподлобья.
— Глупости говорите…— вмешался суровый Филипп Филиппович, но Борменталь его перебил:
— Не беспокойтесь, Филипп Филиппович, я сам. Вы, Шариков, чепуху говорите и возмутительнее всего то, что говорите ее безапелляционно и уверенно. Водки мне, конечно, не жаль, тем более, что она и не моя, а Филиппа Филипповича. Просто — это вредно. Это — раз, а второе — вы и без водки держите себя неприлично.
Борменталь указал на заклеенный буфет.
— Зинуша, дайте мне, пожалуйста, еще рыбы,— произнес профессор.
Шариков тем временем потянулся к графинчику и, покосившись на Борменталя, налил рюмочку.
— И другим надо предложить,— сказал Борменталь,— и так: сперва Филиппу Филипповичу, затем мне, а в заключение себе.
Шариковский рот тронула едва заметная сатирическая улыбка, и он разлил водку по рюмкам.
— Вот все у вас, как на параде,— заговорил он,— салфетку — туда, галстук — сюда, да «извините», да «пожалуйста — мерси», а так, чтобы по-настоящему,— это нет. Мучаете сами себя, как при царском режиме.