Собачьи радости (Избранное)
Шрифт:
Проводница пошла разносить чай. Проходя мимо окна, за которым маячил пассажир, она спросила:
– Чай пить будем?
Тот замотал головой.
– Ну как хотите! Мое дело предложить!
– обиделась проводница.
Пассажиры начали укладываться спать. Четыре женщины долго метались по вагону, менялись местами с соседями, чтобы оказаться в одном купе без мужчин. После долгой торговли удалось выменять девичье купе целиком. Счастливые, женщины лениво переодевались ко сну, и тут дама в красном халате заметила в окне бегущего мужчину с чемоданом.
–
– Она возмущенно рванула занавеску, и та, естественно, упала с металлическим штырем на стол. Женщины завизжали, пряча свои прелести кто куда.
Наконец занавеску приладили, в темноте долго говорили о том, какие наглые пошли мужики и где их взять. Расслабленные воспоминаниями, задремали. И тут дама в спортивном костюме вскочила:
– Девочки, послушайте, что он делает? Ухает, как паровоз!
– Да это паровоз и есть!
– сказала женщина с нижней полки.
– Не надо! Паровоз делает так: "У-у-у...", а этот: "ух-ух!". Мне сны нехорошие приснятся!
– Дама в красном халате постучала в стекло:
– Можно потише?! Вы здесь не один.
...Человек бежал. Может, открылось второе дыхание, но бежал он с каким-то сияющим глазом. И внезапно запел: "По долинам и по взгорьям..."
Старичок в панаме, читавший газету и близоруко водивший носом по строчкам, прислушался и сказал:
– Запел! Точно сумасшедший! Из больницы сбежал!
– Не из какой не из больницы, - мужчина в пижаме зевнул.
– Автостоп называется! Люди бегут автостопом. Так всю страну можно обежать. Дешево, удобно и чувствуешь себя человеком, потому что ни от кого не зависишь. Бежишь по свежему воздуху, а тут духота и обязательно кто-то храпеть будет! Обязательно!
Проводница шестого вагона сидела в купе и шумно пила чай, поглядывая в окно. Там в свете редких фонарей мелькал человек с чемоданом. Под мышкой, откуда ни возьмись, у него появился транспарант: "Добро пожаловать в г. Калинин!"
И тут проводчица не выдержала. Чуть не вывалившись в окно, она заорала:
– Издеваетесь?! Ни днем ни ночью нет покоя! В глазах рябите! Убирайтесь отсюдова!
Пассажир странно улыбнулся, дал гудок и рванулся вперед.
Навстречу ему на всех парах из Москвы несся и непрерывно гудел грузный мужчина с чемоданом в правой руке и с женой в левой.
Тюбик с ультрамарином
Первый стакан пива Бурчихин выпил грамотно, в четыре глотка. Налил из бутылки второй стакан, посмотрел, как шевелится пена, поднес ко рту. Дал лопающимся пузырикам пощекотать губу и с вожделением отдался покалывающей холодком влаге. После вчерашнего пиво действовало как живая вода. Бурчихин блаженно зажмурился, маленькими глотками растягивая удовольствие... и тут почувствовал на себе чей-то взгляд. "Вот гадина!" подумал Витя, кое-как допил пиво, звучно поставил стакан на замызганный стол и оглянулся. Через два столика от него сидел тощий тип в синем свитере, длинный шарф был намотан вокруг несуществующей шеи, в руках трехцветная авторучка. Тип бросал на Бурчихина цепкие взгляды, будто сверяя его с чем-то, и водил авторучкой по бумаге.
– Опись имущества, что ли?!
– хрипло сказал Бурчихин, сплюнул и пошел на тощего.
Тот улыбнулся, продолжая чиркать на бумаге.
Бурчихин тяжело подошел и взглянул на лист. Там была нарисована родная улица Кузьмина, а на ней... Бурчихин! Дома были зеленые, Витя - фиолетовый! Но самое страшное, - Бурчихин был вроде и не Бурчихин!
Нарисованный Бурчихин отличался от оригинала чистым выбритым лицом, веселыми глазами, доброй улыбкой. Держался он неестественно прямо, с вызывающей гордостью! Витину фигуру облегал прекрасно сшитый костюм. На лацкане краснел значок какого-то института. На ногах красные туфли, а на шее такой же галстук. Словом, - пижон!
Большего оскорбления Бурчихин не помнил, хоть вспомнить было что.
– Так!
– хрипло сказал Витя, поправив ворот мятой рубахи.
– Мазюкаем? А кто тебе позволил над людьми надругиваться?! Не умеешь рисовать, - сиди, пиво пей! Кто вот это, ну кто, кто? Разве я?! Да еще в галстуке! Тьфу!
– Это вы, - улыбнулся художник.
– Конечно, вы. Только я позволил себе представить, каким бы вы могли быть! Ведь как художник я имею право на вымысел?
Бурчихин задумался, уставившись на бумагу.
– Как художник имеешь. А из кармана что торчит?
– Да это же платочек!
– Скажешь тоже, платочек!
– Витя высморкался.
– А глаза зачем такие вымыслил? Причесал волосы, главное. Вот подбородок у тебя хорошо получился, узнаю.
– Бурчихин, вздохнув, положил тяжелую руку тощему на плечо.
– Слушай, друг, а может, ты прав? Я тебе ничего плохого не сделал. Зачем бы тебе это выдумывать? Верно? А меня побрить, вымыть, переодеть буду как на картинке! Запросто!
Бурчихин посмотрел в свои ясные фиолетовые глаза, попробовал улыбнуться нарисованной улыбкой и почувствовал боль в скуле от потревоженной царапины.
– Будешь?
Витя протянул разломанную пополам пачку "Беломора".
Художник взял папиросу. Закурили.
– А это что?
– спросил Бурчихин, осторожно дотронувшись до нарисованной черточки на щеке, и присел к столу.
– Шрам, - объяснил художник, - сейчас там у вас царапина. Она заживет, а след останется.
– Останется, говоришь? Жалко. Хорошая щека могла быть. А значок к чему?
Художник наклонился к бумаге.
– Тут написано "Технологический институт".
– Думаешь, институт кончу?
– тихо спросил Бурчихин.
Художник пожал плечами:
– Вы же видите! Поступите и закончите.
– А в семейном плане что ожидается?
– Витя нервно отбросил папиросу.
Художник взял авторучку и на балконе дома набросал зелененький женский силуэт. Откинулся на стуле, посмотрел на рисунок и чиркнул рядом детскую фигурку.
– Девочка?
– фальцетом спросил Бурчихин.
– Мальчик.
– А кто женщина? Судя по платью, Люся?! У кого же еще зеленое платье?