Собачья работа

Секретно. Экземпляр единственный

для служебного пользования.

Рекомендуется к прочтению

последним романтикам, мечтающим

о работе в уголовном розыске,

если, конечно, такие еще есть.

И каждый день другая цель.То стены гор, то горы стен.М. Карасев. «Волки»

Максаков снова проснулся от слез. Не шевелясь, он лежал в темноте, прислушиваясь к рваному крику чаек за окном и чувствуя, как соленые дорожки сбегают по щекам. Темнота ласково обволакивала запахами пыли, зимы и пронзительной безысходности. Он уже давно не боялся таких пробуждений и тихо лежал в холодной постели, не пытаясь

понять причин захолонувшей, в которой раз, смертной тоски, детского ужаса и необъяснимого предчувствия скорой беды. Часы показывали десять минут восьмого. На кухне что-то тупо-жизнерадостно бормотало радио. Снаружи неровно потрескивал двигатель прогреваемого автомобиля. Он лежал и ждал чего-то, сам не зная чего, но подсознательно ощущая, что это будет что-то важное и неотвратимое. Телефон в прихожей нерешительно брякнул, подумал секунду и разразился истерической трелью. Звонки рикошетили от стен пустой квартиры и били в сердце острыми тревожными иглами. Глубоко вдохнув, он откинул одеяло. Холодный паркет нестерпимо покалывал ступни.

— Да?

— Миш, извини, что разбудил, — голос начальника ОРО Игоря Аверьянова действительно звучал виновато, — у меня дочка с ушами всю ночь промучалась, Танька в рейсе, а я «от руки» сегодня. Выручи. Я за тебя в любой день отстою.

По голому телу Максакова ледяными букашками разбегались колючие мурашки. Вечером он забыл закрыть форточку и теперь видел, как ходит ходуном занавеска от порывов зимнего ветра. Выходить на дежурство в пятницу мучительно не хотелось.

— Я теперь только седьмого, в Рождество, — выдавил он.

— Нет проблем! Как скажешь, только выручи! Я всех обзвонил, но никто…

— Ладно, договорились, — Максаков окончательно замерз, — за седьмое.

Нырнув в еще теплую постель, он блаженно закрыл глаза, думая, что если не завтракать, то у него еще есть полчаса, а если не бриться — все сорок минут.

Машина завелась с третьего раза. Синяя «копейка» несколько раз удивленно пискнула подсаженным аккумулятором, фыркнула и утробно заурчала. Максаков осторожно отпустил педаль сцепления и, выбравшись из кабины, принялся соскабливать лед с лобового стекла. Со стороны залива дул пронзительный морозный ветер. Небо было черным, с синими утренними прожилками. Казалось, что серая бесснежная зима заключила город в стылый, тяжелый панцирь. Раньше Максаков не любил Васильевский, хотя проучился здесь целых пять лет и, лишь переехав полгода назад в пустующую квартиру друга на Морской набережной, начал к нему привыкать. Он постепенно проникся грустным очарованием заброшенного Смоленского кладбища, его перестала раздражать громада «Прибалтийской» на стыке свинцового неба и свинцовой воды.

Двигатель потихоньку нагрелся, но в салоне было еще холодно. Он вытащил сигареты, посмотрел на них и снова сунул в карман. Последнее время он старался не курить хотя бы до первой чашки кофе. Руль обжигал пальцы. Замерзшее масло с трудом позволило включить передачу. Машины двигались окутанные белыми клубами выхлопных газов. Водители отчаянно пытались разглядеть дорогу за обледенелыми стеклами. Сверкали празднично украшенные витрины магазинов. Мерцала гирляндами елка у Гостинки. Город готовился к встрече миллениума.

В дежурке было жарко и стерильно. Блестели влагой только что вымытые полы. Тихо работал телевизор. Помощник оперативного Игорь Дергун приветственно помахал из-за пульта.

— Привет! Чего так рано?

— «От руки». Вместо Аверьянова. Ты заступаешь или сменяешься?

— Заступаю.

— Отлично. А Вениаминыч где?

— В телетайпной кофе пьет.

Оперативный дежурный Сергей Вениаминович Лютиков уже переоделся в форму и с наслаждением отхлебывал кофе из огромной фаянсовой кружки.

— Угостишь? — Максаков улыбнулся и пожал ему руку.

— Наливай сам. — Лютиков кивнул на чайник.

Вениаминыча Максаков искренне любил. Спокойный, надежный, с юмором — идеальный дежурный, отличный мужик.

— А Аверьянов-то где? — Лютиков вытер рукавом кителя выступившие на лбу капельки пота.

— Дочка заболела. — Максаков подошел к окну, чувствуя, как приятно греет ладони кружка. В свете фонаря за изувеченными морозом стеклами проглядывались заиндевелые, стеклянные деревья. — Хоть бы снег пошел, что ли. Ненавижу холод.

— До двадцати семи обещали, — Лютиков поставил пустую кружку на стол, —

а ты все в шляпе ходишь. Без ушей останешься.

— Я на машине.

— Ну если только.

— Доброе утро! — Высокая статная телетайпистка Лариса на ходу расстегивала рыжую шубу. В ее пепельных волосах искрился иней.

— Лара! Лара! Задай мне жара! — Лютиков помог ей раздеться.

— Сгоришь! — Она ослепительно улыбнулась своей голливудской улыбкой. Сержантская форма сидела на ней как костюм от «Диора». — Прекрасно выглядите, Михаил Алексеевич!

— Спасибо, Ларисочка! Вы тоже! — Максаков задумчиво улыбнулся. Ощущение тревоги не отпускало. Казалось, зима тысячей коготков впилась в его спину и затылок, вытягивая жизненные соки.

Заглянул Дергун.

— Шеф приехал!

Лютиков собрал папки, журналы.

— Пошли принимать дежурство.

Выходя, Максаков с силой провел пальцем по холодному стеклу. Снаружи окна продолжали сковывать ледяные решетки.

Начальник РУВД Петр Васильевич Григоренко носил только белые рубашки. Ослепительно белые. Тщательно накрахмаленные. Именно поэтому они резко контрастировали с его одутловатым землистым лицом и синими полукружьями под глазами, как у всякого пьющего человека. Надувая щеки и шевеля губами, он сосредоточенно просматривал информацию за прошедшие сутки, время от времени бросая уточняющие вопросы. Сменяющийся оперативный дежурный Шигарев — седой желчный майор — односложно отвечал, косясь на своего «ответственного» — начальника службы участковых Сковородко. Сзади на стульях расположился заступающий суточный наряд. Максаков давно проверил наличие людей, убедился, что отсутствует лишь вечно похмельный эксперт Хлудов и теперь пытался определить, чего можно ждать от этой команды в текущие сутки. Следователей трое: взяточник Размазков, за которым придется присматривать, Люда Хрусталева — опытная, но абсолютно индифирентная к работе, давно потерявшая интерес ко всему, кроме собственного дома, и Нина Колосова — безголовая, молодая и авантюрная, которую придется искать по кабинетам оперов, прерывая стуком грудные стоны. Опер ОРО Щукин — клиент ПНД, дитя угрожающего некомплекта в РУВД. Вроде бы даже на учете раньше состоял. Сняли, чтобы принять на работу. Хорошо хоть оружия не дают. Опер ОНОН Голов одетый на шесть-семь своих зарплат, крутящий на украшенном золотой печаткой пальце ключи с эмблемой «мерседеса». Опер ОЭП незнаком — худой, в свитере и перемотанных изолентой очках, видно, недавно работает. Дознаватели, эксперты… В углу дремал его собственный дежурный Стае Андронов. Высокий, вихрастый. Несостоявшийся учитель в невообразимо расхристанной клетчатой ковбойке навыпуск и полинялых джинсах. На вид ему можно было дать чуть больше двадцати, хотя он был лишь на пару лет моложе Максакова. Один из лучших оперов отдела, заботливый муж и отец. Сейчас, почувствовав на себе взгляд, он приоткрыл глаза и улыбнулся. Шумел кондиционер. От тепла клонило в сон. Шелестели бумаги, перелистываемые шефом. Максаков думал, что абсолютно не готов к дежурству, что в кармане денег не хватит даже на сигареты, что обещал заехать к маме, что дома накопилось немерено грязных рубашек, что сапоги лопнули на подошве, что надо позвонить Татьяне, что до Нового года надо задержать Сиплого, что надо ехать в прокуратуру по расстрелу семьи Муровых, что…

— Это что еще? — Григоренко положил ручку на стол и откинулся в кресле. Это был знак начинающейся истерики. По-другому назвать постоянные приступы эмоционального возбуждения, возникающие у начальника по любому поводу, было трудно. Он мгновенно вспыхивал, доводил себя почти до инфаркта и так же быстро угасал.

— Вы меня в гроб вогнать хотите? — Григоренко закатил глаза, видимо, проникаясь сочувствием к самому себе.

Все привычно молчали в ожидании. Григоренко вернулся к папке с информацией о происшествиях за сутки. Максаков смотрел в темное, словно покрытое крашенной слюдой окно.

— В двадцать три пятьдесят в сто двадцать седьмой отдел милиции обратилась гражданка Сивая А. О., семьдесят восьмого года рождения, студентка педагогического университета, с заявлением о том, что в двадцать три двадцать у дома один по Мучному переулку случайный знакомый по имени Егор, применив физическую силу, под угрозой ножа открыто похитил у нее куртку кожаную стоимостью семь тысяч шестьсот рублей, радиотелефон «нокиа», сумку кожаную… и так далее. Возбуждена сто шестьдесят вторая. Что скажете, а?