Собачья работа

Есаулов Максим

Максаков молчал. Ему нечего было возразить. Он и не собирался. Его собственное положение было лучше других. Родители имели возможность помогать ему. Мама дарила на все праздники куртки, ботинки и пиджаки. У отца была машина, которой Максаков постоянно пользовался. Это было здорово, но не меняло общей картины. Он, как все, крутился по пятнадцать часов за три тысячи в месяц, стрелял десятки перед зарплатой, питался быстрорастворимыми супами и бесился оттого, что он — тридцатитрехлетний майор, профессионал с десятилетним оперативным стажем, не лентяй, не дурак — вынужден принимать деньги от родителей вместо того,

чтобы помогать им.

— Я ничего еще пока не решил. — Гималаев неожиданно улыбнулся. — Опять поставил себе срок — до лета. — Если ничего не изменится к лучшему…

— Мне будет трудно без тебя.

— Рано еще говорить.

— Ты же знаешь — к лучшему ни чего не изменится.

Женщина с елкой скрылась в теплом нутре дома. Звереющий ветер крутил по промерзшему тротуару обрывок розовой ленточки.

6

— Позвони в дежурку! — Иваныч оторвался от чтения каких-то документов. — Только что звонили. А также в штаб и прокуратуру.

— В прокуратуру кому? — Максаков бросил пальто и шляпу на диван и схватил прямой телефон.

— Володе Французову.

— Ладно.

Трубка прямой связи с дежуркой молчала всего секунду.

— Вениаминыч, что стряслось? А без меня никак? Понял.

Иваныч молчал, но во взгляде его читался вопрос.

— Разбой, на Коломенской. — Максаков снова пошел за пальто. — Потерпевшие какие-то черные. Преступники вроде в форме сотрудников. Чертовщина какая-то. Я поехал. Иваныч кивнул.

— Ты на нашей машине?

— Наша — уже памятник начальнику гаража. Кстати, попытайся выбить аккумулятор. Я на своей.

Иваныч снова кивнул, не отрываясь от бумаг.

Пробки уже плотно закупорили дымно-морозную Лиговку. Стоя в среднем ряду, Максаков смотрел, как спешащие в метро люди пытаются протиснуться в единственную открытую дверь на «Площади Восстания». Немолодая невысокая женщина в сером пальто с меховой опушкой поскользнулась и неловко упала на бок. Никто не бросился ей помогать. Людская волна плавно обогнула ее, предоставляя возможность самой разобраться со своими проблемами. Максаков инстинктивно взялся за ручку дверцы, но сзади уже нетерпеливо сигналили — зажегся зеленый. Он дал газу и проскочил Невский.

«Не убилась же она, в конце концов».

Машина опасно елозила на скользкой дороге. Асфальт на Коломенской навивал ассоциации со Сталинградом. Под аркой двадцать четвертого дома курили постовые.

— Где?

— Угловая парадная, третий этаж.

Лестница оказалась узкой и крутой. Третий этаж больше смахивал на пятый. У двери квартиры топтались местный опер Юра Егоров и незнакомый участковый с худым невыразительным лицом.

— Привет. Что тут у вас?

— Привет. Ты «от руки»?

— От ноги! Чего случилось-то?

— Не злись.

— Я не злюсь. Холодно.

Батареи парового отопления были свинчены на всех этажах. Через разбитое стекло лестничного окна ощутимо задувал жесткий декабрьский ветер.

— Хата съемная. Проживает семья… — Юра заглянул в блокнот. — Рахмоновых из Курган-Тебенского района. Всего восемь человек.

— На Кузнечном торгуют? — Максаков снова достал сигареты, чувствуя, что курить меньше не получится, по крайней мере сегодня.

— Да нет. — Юра продолжал листать блокнот. — Говорят — на стройке работают. Вот нашел: стройплощадка

угол Салова и Бухарестской, прораба зовут Петр Сергеевич. Телефон есть.

— Ну, дальше.

— Дальше просто. Около десяти пятнадцати в дверь позвонили. Дома были только бабы и младший брат, семнадцатилетний. Он болеет. Вошло человек пять. Говорит, в масках, в черной форме, с автоматами. Спросили про наркотики, потом забрали из жестянки восемьсот долларов и ушли.

— Деньги-то чьи?

— Общие, всей их семьи накопления.

Максаков выкинул окурок, протиснулся между Егоровым и участковым и толкнул дверь квартиры. Грязный коридор — узкий, фактически на одного человека, тусклая пыльная лампочка под потолком почти не дает света. По левой стене светлеют три дверных проема. Комнаты — почти одинаковые двенадцатиметровые пеналы, заваленные пестрыми тряпками. Из мебели — только покрытые шерстяными одеялами матрасы и несколько стульев. Две задрапированные женщины испуганно жмутся по углам. Смуглые мальчишки шумно играют во что-то прямо на полу. Потолки в желтых разводах недавних протечек. Обои давно потеряли первоначальный цвет. Из конца коридора тянет сыростью и неисправной канализацией. Холодно. Максаков машинально шагнул к забитому фанеркой окну и потрогал батарею.

— Тепло только в кухне, — низкорослая неопределенного возраста женщина показывала пальцем, куда нужно идти.

Он аккуратно переступил через стоящие на грязном полу миски с какой-то едой и отворил плотно прикрытую дверь, Здесь было теплее, чище и просторнее. Газовая плита пылала всеми четырьмя конфорками. Что-то булькало в синей кастрюльке. Не сводя с нее глаз, в углу у окна сидела такая же низенькая женщина без всяких признаков возраста. Возле кухонного шкафчика возился криминалист Леша Суворов. Судя по черным мазкам сажи на стенах и подоконнике, все остальное он уже обработал. За чужеродно-изящным круглым обеденным столом сидел бородатый мужчина лет сорока пяти и вполголоса отвечал на вопросы начальника розыска 105-го отдела милиции Гриши Варенцова. Максаков отметил, что борода у мужика наполовину седая, плечи опущены, а глаза прозрачные и абсолютно погасшие.

— Здорово, Алексеич. — Варенцов поднялся. — Ну чего… Подозрений у хозяина нет; Обход делается, но пока по нулям. Свидетели говорят…

— Постой. — Максаков еще раз окинул взглядом место происшествия, чувствуя какую-то неправильность. — А следак где? Кто сегодня твой отдел обслуживает?

— Размазков. Он уехал. Ждет на месте. — Варенцов развел руки. — Ты же его знаешь. Он сказал, что у него дел по горло.

— Сказал, чтобы я работал, а осмотр он потом по памяти напишет, — пояснил Суворов, не отрываясь от работы.

Максаков почувствовал, как злость сводит ему скулы. «Ослята», так называли в РУВД следователей, за редкими исключениями никогда не переламывались на работе, но всему есть свои пределы.

— Телефон здесь есть? — спросил он.

— Откуда?! — Варенцов удивленно воззрился на него. — На тебе мою трубку.

Размазков ответил после первого гудка:

— Слушаю вас. — Его голос просто излучал внимание.

— А я вас. Привет, Витя. Максаков моя фамилия. А ты чего не на Коломенской?

Пауза длилась почти полминуты. Видимо, Размазков не ожидал столь наглого вмешательства в его взгляды на ведение следствия.