Собачья работа
Шрифт:
— Ох…ли совсем менты! — Пролетарий шваркнул дверью своей комнаты так, что стены задрожали.
Несколько секунд все молчали. За неплотно прикрытыми дверьми комнаты Паниной было слышно, как Чанов диктует протокол осмотра трупа. Затем все одновременно захохотали.
— Ну ты, Саня, и колыцик!
— Тонкая психология!
— Интересно, она заикаться не начнет?
Максаков отдышался первый и, пододвинув к себе невесть каким чудом оказавшийся здесь колченогий стул, достал сигарету.
— Все это здорово, но чего с ней теперь делать?
— «Трезвак» вызови, — предложил Андронов, — пусть заберут до вытрезвления. У них и душ есть.
— Выпендриваться будут, — пока чал головой враз протрезвевший Шароградский, — они с квартиры не берут.
— Так
— Точно! Тогда никуда не денутся.
Максаков задумчиво смотрел на огонек сигареты.
— Это-то решим, а вот чем привязывать к мокрухе будем, если она не заговорит? Орудия нет. Никто ничего не видел.
— Если это вообще она, — вставил Андронов.
— Вот именно. Хотя не удивлюсь, что даже если она, то ничего не помнит.
— Орудие может быть под окнами, — высказал мысль Полянский.
— Может, — кивнул Максаков. — Серж, посмотрите, а? Пока не поздно. Вместе со Стасом.
Он подумал еще минуту.
— Саня, ты с Ковяткиной долго беседовал? У нее на одежде кровь есть?
Ледогоров пожал плечами.
— У нее на одежде есть все.
— Взгляни повнимательнее.
— А противогаз дашь? Вон, пусть он идет.
Ледогоров кивнул на Шароградского.
— Справедливо.
— Иду, иду. — Саня повернулся к своему тезке. — А ты страхуй, вдруг сознание потеряю.
Они исчезли за дверьми кухни. Максаков курил посреди темной прихожей этой огромной унылой квартиры и размышлял о том, так ли уж необходимо заканчивать юрфак университета, чтобы всем этим заниматься.
— Это просто часть работы, — сказал в темноте Полянский.
— Что? — Максаков дернулся. Неужели он начал думать вслух?
— Ты думаешь, на хрена оно все сдалось. Это просто часть работы. Завтра, может, придется искать убийц президента. Не дай Бог, конечно.
— Сплюнь. Откуда ты знаешь, о чем я думаю?
— Я просто сам об этом думал пять минут назад, а мы часто мыслили одинаково.
— Верно. — Максаков поднялся и затушил сигарету в пустой пачке. — Нашли орудие?
— Стас ищет. Я за шапкой вернулся.
Ледогоров и Шароградский шумно выдохнули, вывалившись из дверей кухни.
— Вонища еще та.
— Она хоть жива?
— Живее всех живых. Бормочет чего-то, елозит в дерьме своем. — Шароградский покачал головой. — А на одежде у нее ничего бросающегося в глаза нет, хотя, судя по обоям в комнате, запачкаться она должна была основательно.
— Она вообще в ночной рубашке, — задумчиво подал голос Ледогоров. — Не пришла же она в ней.
— В принципе могла. Надо все тряпье в комнате ворошить.
— О Господи! — Шароградского передернуло от этой перспективы.
В сумраке прихожей потянуло сквозняком. Максаков удивленно заметил, что глаза уже привыкли и недостаток света перестал его раздражать.
«Вот так и привыкают жить в темноте», — подумал он.
— Она была в ситцевом малиновом платье. Очень старом и рваном.
Все обернулись. Девушка в джинсах и свитере стояла в дверях своей комнаты. За ее спиной ярко горел торшер, виднелся голубой палас и разбросанные по нему игрушки.
— Я в полшестого вставала ребенку компресс делать — она в туалет ползла в нем.
Дверь захлопнулась. Снова стало уже привычно темно.
— Ничего не понимаю, — пробор мотал Ледогоров.
— И не пытайся, — хмыкнул Максаков, — одно слово — женщина. Кто-то говорил, что унитаз забит. Значит, туда она платье и затолкала. Среди нас есть сантехники?
Малиновый уголок призывно торчал из фановой трубы.
— Даже и не думай, — Шароградский покачал головой, — я лучше уволюсь.
Максаков улыбнулся.
— Найди бомжа какого-нибудь.
— А как это платье будем упаковывать?
— Об этом пусть головы у Ефремова и эксперта болят.
— Вот они обрадуются. — Шароградский направился к выходу, напевая: — Идет охота на бомжей, идет охота…
Максаков вышел из туалета и полез в карман, забыв, что сигареты кончились. Ледогоров протянул пачку «ЛМ».
— Спасибо. Саня, я поеду.
На лестнице было по-прежнему влажно от поднимающегося из подвала пара. Максаков спускался, задумчиво глядя себе под ноги. Со стен когда-то парадной лестницы на него грустно взирали выщербленные каменные лица греческих богинь.
11
В магазинчике было тепло. Рыжая веснушчатая продавщица щеголяла в короткой футболочке и еще более короткой юбке.
— Пачку «Аполлона», пожалуйста.
Пахло шоколадом и какими-то пряностями.
— Вам синий или белый?
— Синий.
— Десять рублей. А откуда у вас такая шляпа?
— Из Америки.
— Вот здорово. А померить можно?
— Нет. Я ее никогда никому не даю мерить.
Снаружи ощутимо буйствовал ветер. Снег почти перестал, и ветру приходилось поднимать его с земли. Прохожие брели словно вываленные в муке. Снова охватила вязкая, щемящая тревога. Ломило затылок, словно в него уперся острый сверлящий взгляд. Максаков обернулся. Никого. Пустая арка, жерло длинного проходного двора. Завихрения снега. С трудом отгоняя холодное беспокойство, он заставил себя подумать о том, что девочка была симпатичная, что у нее красивая грудь, что он зря так резко с ней разговаривал и что после Татьяны его абсолютно не интересуют другие женщины. «Жигуленок» уже прилично занесло. Максаков завел двигатель, достал щетку и принялся за работу. Во двор въехала машина вытрезвителя. Незнакомый наряд лениво потянулся в подъезд, не обращая на него никакого внимания. Из-за угла вскочил Андронов.
— Есть! — весело закричал он. — Чугунная сковорода под окнами!
— Молодец! — помахал ему Максаков и тронулся с места.
Снова настойчиво запищала связь. Он чертыхнулся и, пытаясь одной рукой вырулить машину на Пестеля, достал «моторолу».
— Да?!
— Миша, ты где?
— Еду на базу, Вениаминыч. Случилось чего?
— Проедь на Мальцевский рынок. Там какая-то чертовщина. Вроде рейдует кто-то, но нам не сообщали. Разберись. Там ГЗ наряд.
— Хорошо.
Максаков бросил станцию на пассажирское сиденье и, добавив газу, в последний момент пересек Литейный. У Преображенки паслось целое стадо «мерседесов». Отпевали одного из лидеров «чукотских» — Юру-Колбасу, в миру — Колбасёнкова Юрия Викторовича — мецената, политического деятеля, а также, по выражению одной из газет, — «руководителя известной бизнес-группы». Пуля настигла Юрия Владимировича четыре дня назад на презентации Музея истории петербургского криминалитета, основателем которого он являлся (музея, разумеется). Пресса уверенно считала это убийство очередной акцией жестокой «биробиджанской» группировки в затянувшейся «евро-чукотской» войне. Он свернул на Короленко, затем на Некрасова. У светофора на Восстания стояло несколько машин. Максаков приоткрыл окошко и принялся вскрывать пачку «Аполлона», когда краем глаза уловил в зеркале надвигающуюся сзади и слева фигуру. Это был Сиплый. Изнутри словно ударило током. Подбородок свело мгновенной судорогой. Пачка вылетела из руки. Пальцы скользили на внутренней ручке дверцы. Улица замерла в морозном воздухе. Исчезли звуки. Толчками пульсировала в голове кровь. Он рванул сильнее. Распахнувшаяся дверца въехала Сиплому в колено. Тот вскрикнул и поскользнулся. Максаков выскочил из машины и, схватив его за руку, начал валить на капот. Шляпа съехала на глаза, пистолет бесполезно болтался на боку под пальто. Мелькнули два удивленных школьника на тротуаре и продавщица из обувного, подобно манекену, застывшая в витрине. Сиплый снова поскользнулся и рухнул, увлекая Максакова за собой. В лицо ударили выхлопные газы стоящей впереди «Волги». Кто-то настойчиво сигналил над головой. Во рту скрипнули песчинки вперемешку со снегом. Максаков врезал по маячащему перед ним затылку. Сиплый наконец обмяк. Рядом зашуршало, и в спину ткнулся ствол автомата. Он точно знал, что это автомат. Уже пятнадцать лет знал, что никогда ни с чем его не перепутает.