Собаки!
Шрифт:
Люблю, когда всё хорошо заканчивается!
Незавидна участь собаки Лёвхен. Дабы соответствовать стандарту породы, бедняге выбривают часть туловища — попу и задние лапы. По мнению хозяев, это делает её похожей на льва. Кстати, вспоминая детство и парикмахерскую «Чёлочка» через дорогу, мне начинает казаться, что желание лишить волос тех, кто меньше тебя ростом, некий древний комплекс человечества. Впрочем, в отличие от собаки Лёвхен у нас был выбор, подстричься «под ноль», «бокс» или «полубокс». После этого мы выглядели «аккуратно». Наверное, эта аккуратность и привела к тому, что после окончания школы мы просто перестали стричься и гордо ходили с волосами до плеч. Может быть, и у Лёвхен есть мечта сбежать от хозяев, отпустить мохнатые штаны и ходить себе этаким чёртом.
Шерсть у Гриффона подобна проволоке, жёсткая, колючая и топорщится. Из-за этого собака постоянно облеплена всевозможными колючками, дохлыми мухами, травинками и засохшим помётом. И, как вы понимаете, стоит шерсти намокнуть, как Гриффон начинает источать невыносимое зловоние. Однако, именно эта особенность и приглянулась в своё время бельгийским монахам монастыря Св. Иннокентия, что на берегу Мааса. Привязав пса на верёвку, монахи, заводили его в заводь (хорошо звучит «заводить в заводь») и держали там в течение получаса. Это был своеобразный сигнал к обеду для окрестных раков, которые, почуяв запах падали, стремились к Гриффону. В оправдание бельгийских гурманов, спешу заметить, рачьи клешни вызывают у этих собак лишь ощущение лёгкого почёсывания. И животное, блаженно улыбаясь по горло в воде, сладко изгибается, словно говоря, — И вот здесь почешите, и вот здесь… По прошествии получаса, упирающийся Гриффон вытаскивался из воды, а монахи обирали с него запутавшихся в шерсти раков.
Сейчас, конечно, рачий промысел забыт, а Гриффоны вычесаны, вымыты и благоухают туалетной водой. Ушли в прошлое весёлые монашеские посиделки на зелёных берегах Мааса со славным пивом из Брюгге и раковым супом. Не увидеть вам больше беззаботных тонзурированных толстяков, ловко очищающих раков и распевающих куплеты о доброй старой Фландрии…
Рассказывают, что как то великий писатель Максим Горький решил приударить за Айседорой Дункан. Купил букет роз, шоколадных конфет, бутылку вина и приехал в гости. Входит в дом и просит служанку доложить, что, мол, прибыл преданный поклонник.
— Товарищ Айседора обещала вскоре быть, — отвечает служанка и обмирает при виде матёрого писателя, — извольте в зале подождать.
Снял М. Горький шляпу, и прошёл в комнаты. Прохаживается, картины да фотографии на стенах рассматривает. Тут, откуда ни возьмись, хозяйский йоркширский терьер. Хвать литератора за штанину и ну её драть. Но Горький, человек-глыба, не растерялся. Взял пёсика двумя пальцами за загривок, поднял, рассмотрел и, хотел было в форточку бросить, как двери распахиваются, и вбегает Айседора. Но наш Максимыч и тут не растерялся, сделал вид, что собачкой любуется, и, вроде как, внимательно его разглядывает.
— Дорогая товарищ Дункан, — говорит, — всё своё детство, отрочество и юность любил я животных. Буревестников, пИнгвинов, собак, кошек, даже свиней. Лежит у меня сердце к каждой скотинке бессловесной.
— Ох, — отвечает Айседора, — чувствую родственную душу, один крест мы с вами несём. — И служанке, — заносите эту скотину.
И та втаскивает за шиворот мертвецки пьяного поэта Есенина…
Считается, что первые болонки прибыли на Кубу вместе с каравеллами Колумба. Сошли на берег и решили остаться. Навсегда. Судите сами — прекрасный климат, ром, сигары, мулатки, звуки самбы, крабовые салаты и дешёвый кокаин.
И время неспешно двинулось вперёд. Каравеллы, золото инков, пираты в красных банданах, дочери губернаторов, экипажи с серебряными спицами, пароходы, отели, двойной дайкири, гангстеры в шезлонгах. И так до появления в 1956 году яхты Гранма с горсткой бородачей. А в 1959 стало ясно, что наступили новые времена. Революция. И она уже победила. И она не просто революция, а социалистическая.
Теперь маленький экскурс в историю социализма. В 1926-м народный комиссар Луначарский велел истребить за ненужностью и вредностью декоративные породы комнатных собачек — всех этих мопсов или болонок, символизировавших для него буржуазный быт. «Наша собака, — утверждал нарком, — должна сидеть на цепи и лаять за миску каши…».
Казалось, подобная участь, после падения режима Батисты, должна была ожидать и Гаванских болонок. Пушистые малыши, дрожа от страха, таились по виллам и гасиендам хозяев. Но, можете себе представить героев Сьерра-Маэстры, мучеников казарм Монкада — отважных «барбудос» и «компаньерос» рубящих мачете крошек-болонок? Че Геварру с трупиком щенка в руке? Сьенфуэгоса на фоне груды окровавленных собачек? Никогда! Наоборот, кубинская революция взяла под своё крыло не только беднейших крестьян, но и беззащитных болонок. И крохотный белоснежный щенок, мирно спящий на руках бородача в камуфляже, стал таким же символом революционной Кубы, как портрет Че или прекрасная креолка с «калашниковым».
Кроме того к экспорту рома, табака, сахарного тростника и революционной романтики добавился ещё один пункт…
Viva Cuba!
Свою коллекцию собак-уродов Макс Розенфельд, студент Мюнхенского университета Л. Максимилиана, начал собирать где-то в начале 20-х годов. Началом труда всей его последующей жизни стала банка с двухвостым щенком дворняги, плавающим в формалине. Затем к щенку добавилось чучело полосатого колли, затем высушенная лапа неизвестного пса с 7 пальцами, затем ещё какой то экспонат и юного Макса охватила страсть к коллекционированию. Дабы сводить концы с концами, он бросил учёбу и открыл крохотную кунсткамеру на окраине Мюнхена, одновременно подрабатывая ветеринаром в различных собачьих питомниках. К концу 30-х каждый собачник знал, что при рождении щенка-уродца, следует закупорить его в сосуд с формалином и отправить герру Розенфельду в Мюнхен (чек получался незамедлительно). Перед приходом к власти нацистов, у Макса был уже небольшой музей и обширная переписка с кинологами по всему свету. Увы, поспешное бегство в Англию, не позволило спасти все экспонаты. Обосновавшись в Саутгемптоне, М. Розенфельд продолжает расширять свою коллекцию. Украшением её становятся несколько чучел крылатых той терьеров, приобретенных в разное время и у различных заводчиков. Огромные кожистые крылья, когти и оскаленные клыки приводят в замешательство даже невозмутимых англичан. Снимки «Крылатых демонов» и интервью с М. Розенфельдом разместил у себя Таймс!..
Печально известная бомбёжка Саутгемптона 14 мая 1942 года уничтожила плоды трудов великого коллекционера и его самого.
Отменное здоровье, прекрасно дрессируется, общительный, не линяет, не пахнет, не агрессивен, любит детей. Какая-то приторная собака. Думаю, что все остальные австралийские породы её ненавидят.
Так и хочется, что бы силки терьер был пойман на каком-нибудь диком или неприличном поступке. Ну не может быть тихий омут без чертей!
Когда император Поднебесной понял, что стал совсем стар и немощен, то, призвал он к себе сына.
— Сын мой. Время летит неумолимо быстро и, чувствую, что не за горами тот день, когда ты заменишь меня на троне.
— О, император, — почтительно молвил наследник. — Я молю богов, что бы он никогда не наступил
— Не перебивай, — остановил его отец. — Никто не ведает дня своей кончины, но я хочу уйти к теням наших предков со спокойной душой, зная, что достойно завершил свой земной путь. Ты молод, образован, силён и отважен, но, для управления государства этого недостаточно. Боюсь, что ты всё ещё нуждаешься в советнике, умудрённом житейским опытом. Сегодня я созвал во дворец всех мудрецов Поднебесной. Испытаем их и выберем тебе наставника.