«Собеседник любителей российского слова»
Шрифт:
В первой же книжке «Собеседника» помещена статья «Приятное путешествие», в которой рассказывается, между прочим, следующий эпизод. К одному богачу, во время богатого обеда в его загородном доме, является бедная женщина, которой муж был благодетелем этого богача. Увидав ее в окошко, хозяин начал роптать на беспокойство, которое ему причиняют бедные люди. Когда же она пришла, то он на все мольбы о помощи ей и малолетним детям ее отвечал сухо, что помочь ей не может, что издержки его и без подаяния велики. Таким образом, отказав ей, он еще оскорбил ее названием нищей, замечает автор. «Преисполненный омерзением, автор вышел и уже к недостойному тому богачу более не возвращался» [142] . Затем следует еще несколько резких обличений на бездушных богачей. Несколько таких выходок есть также в статье «Путешествующие» [143] , при рассказе одного подобного случая. Какой-то несчастный, будучи в Лондоне, обратился здесь к своему министру, в надежде, как у земляка и человека, найти у него прибежище; но «знатный мой, ополчася своим величием, бедняка и до лица своего не допустил». Бедняк принужден был наняться в матросы на одном судне, чтобы иметь возможность возвратиться в отечество [144] .
142
«Соб.», ч. I, стр. 49–52.
143
«Соб.», ч. XI, ст. IX.
144
Ibid., стр. 127–129.
В XIII части есть статья «Приключение», которой содержание состоит в том, что проезжему, заблудившемуся в пути, встречается барин, возвращающийся с охоты, и на просьбу о помощи
145
«Соб.», ч. XIII, стр. 130–135.
146
«Соб.», ч. IV, стр. 124.
Но ни на что не обращалось в «Собеседнике» стольких преследований, как на легкое поведение тогдашних женщин и на слепое пристрастие ко всему французскому. По заметкам современников, по целой литературе екатерининского времени мы знаем, как распространены были действительно эти недостатки в тогдашнем обществе (60). И это было великое дело – восстать на пороки сильные, господствующие, распространенные во всех классах общества, начиная с самых высочайших, и чем выше, тем больше, по крайней мере в отношении к первому. Смотря на эту сильную, настойчивую борьбу с главнейшими недостатками эпохи, нельзя с сожалением не припомнить нашей литературы последнего времени, которая большею частию сражается с призраками и бросает слова свои на воздух, которая осмеливается нападать только на то, что не простирается за пределы какого-нибудь очень тесного кружка или что давно уже осмеяно и оставлено самим обществом. Это тем более досадно, что с нынешними своими средствами она могла бы сделать гораздо больше для общества, нежели в то время, когда она сама еще едва выходила из пеленок (61).
Резкость и бесцеремонность выражений, в которых описывается в «Собеседнике» тогдашний разврат, может показаться странною и неприятною для утонченных нравов нашего времени, которые позволяют делать некоторые вещи, но не позволяют говорить о них. Принимая в уважение это обстоятельство и не видя надобности приводить доказательства на столь общеизвестный предмет, мы удержимся здесь от выписок из статей, в которых особенно резко изображаются отношения тогдашних женщин к мужьям и пр. В каждой книжке «Собеседника» можно найти непременно насмешливое описание какой-нибудь четы, или госпожи с господчиком, или просто госпожи, излагающей свои понятия об этом предмете. Есть также несколько эпиграмм, в которых все остроумие вертится на слове рогатый. Вот, например, одна для образчика:
Филинт искал купить хорошую картину, Изображающу рогатую скотину; Он в лавку только лишь ступил, То зеркало купил [147] .До какой степени доходило расстройство всех семейных отношений, можно видеть из нескольких стихов в «Послании к слову так». Здесь жена просит мужа позволить ей помахать (техническое слово тогдашнего времени) для того,
Чтоб свету показать, что мы живем по моде.147
«Соб.», ч. III, стр. 38.
Муж по моде потакает ей, и она продолжает:
Mon coeur tr`es oblig'e [148] , Ведь верность наблюдать, конечно, pr'ejug'e? [149] И верность в женщине не глупости ли знак? Тут муж ей говорит: «Так, маменька, так, так» [150] .В этой же части помещено будто бы полученное издателями письмо от одной дамы, жалующейся на своего мужа, который не дает ей махать. «У него такие идеи премудреные, – говорит она, – он совсем не слушает резону, а еще умным человеком считается. Я ему тысячу примеров насказала, да он мне отвечает теми же глупостями. Я не знаю, что мне с ним делать. Он, конечно, видит, что в хороших сосиететах за порок не почитают махать от скучных мужей и что, напротив, таких женщин везде хорошо принимают; а ежели бы маханье было порок, то бы, всеконечно, их в хороших домах не ласкали. Но со всем тем муж мой все при старых каприсах остается» [151] .
148
Я очень признательна (фр.). – Ред.
149
Предрассудок (фр.). – Ред.
150
«Соб.», ч. III, стр. 31.
151
«Соб.», ч. I, стр. 84, 85.
Таким образом, видно, что разврат вошел в обычай, в моду и даже считался признаком образованности. Многие тогда не женились только потому, что «c'est chi bon ton [152] – быть холостым», как сказано в другой статье [153] . Следовательно, моде этой подражали равно мужчины и женщины.
В «Собеседнике» есть несколько статей, собственно посвященных этому предмету. Таково письмо, из которого приведена выписка [154] , «Исповедание жеманихи» [155] , «Прогулка» [156] , «Маскарад» [157] . Кроме того, много заметок рассеяно мимоходом в других статьях. Даже «Были и небылицы», в которых никак нельзя ожидать рассказов о подобных предметах, касаются их нередко [158] . Впрочем, нельзя не отличить в этих нападениях двух сторон: одна – на самое дело, – и это насмешки, очень невинные и снисходительные; другая – на те средства, которыми хотят привлекать к себе, – на щегольство, прикрасы личные и пр. Эти нападения жестокие и нещадные. Видно, атмосфера до того была заражена, что даже лучшие люди не могли вполне понять гадости самого порока и смотрели на него как на вещь очень обыкновенную и неважную в сущности, заслуживающую порицания только смотря по форме, в которой она проявляется. Из всех статей «Собеседника» видим, что тогда разврат женщин осуждали только с одной точки зрения – за то, что здесь находили обман. Сущность же дела казалась очень милою, привлекательною и вовсе не беззаконною. Доказательств можно найти тысячу в литературе того времени: в сочинениях Державина, Богдановича, Фонвизина, Майкова, Екатерины и пр., даже в статьях «Собеседника», даже в тех самых статьях его, которые вооружаются против «развращения». В первой книжке «Собеседника» помещена идиллия «Вечер», в которой рассказывается встреча пастуха вечером в роще со спящею, разметавшеюся пастушкою [159] {37} . Идиллия эта не отличается большою скромностию и напоминает Богдановича в сцене задуманного самоповешения Душеньки. Вероятно, это и нравилось тогда. Каковы были требования тогдашних барынь от мужчины, видно отчасти из одного намека в «Записной книжке». Две женщины восхищаются одним молодым человеком, и на вопрос: что они нашли в нем хорошего? – одна отвечает: «Ах, неужто ты этого не приметила? Посмотри, пожалуй, какой рост!..» «Он головою выше моего мужа», – пресекла другая [160] . Взгляд на самую любовь был совершенно чувственный. Вот, например, для доказательства начало оды «К любви», из «Собеседника»:
152
Это хороший тон (фр.). – Ред.
153
«Соб.», ч. II, стр. 20.
154
«Соб.», ч. I, ст. XVI.
155
«Соб.», ч. VIII, ст. XII.
156
«Соб.», ч. VI, ст. XV.
157
«Соб.». ч. XI, ст. XVII.
158
«Соб.», ч. II, стр. 150–154; ч. V, стр. 142–145; ч. VII, стр. 130–133.
159
«Соб.», ч. I, ст. V.
37
Автор идиллии «Вечер 1780 года ноября 8-го» – Н. А. Львов (см.: Коплан Б. И. К истории жизни и творчества Н. А. Львова. – В кн.: Известия Академии наук СССР, серия VI, т. XXI. Л. 1927, с. 715–716; здесь же – предположения о принадлежности Львову других публикаций «Собеседника»).
160
«Соб.», ч. XIII, стр. 23.
Смотря на любовь как на волнение крови, конечно нельзя было иметь строгого взгляда на семейную нравственность.
Но корень всему злу было французское воспитание, и на него-то обращена большая часть самых ожесточенных нападений. Причина этого настойчивого преследования объясняется отчасти тем, что тогдашнее волнение умов во Франции грозило многим и в политическом отношении, отчасти же и тем, что княгиня Дашкова, понимавшая истинную сущность дела, естественно должна была негодовать, видя, как русские люди, знакомясь с литературой и нравами Франции, перенимали самое пустое, самое глупое, самое ничтожное, не обращая внимания на то, что составляло действительное сокровище, что могло в самом деле образовать и облагородить человека. Эти две причины, до некоторой степени противоположные, если рассмотреть их внимательно, произвели, однако ж, одно следствие: осмеяние пустого подражания французам (62). В этих насмешках попадается несколько характерных черт, которые могут служить любопытным выражением нравов того времени.
161
«Соб.», ч. IV, стр. 174.
Иметь учителя француза или мамзель француженку считалось необходимым в порядочном семействе. Автор статьи «О воспитании» говорит: «Нередко случалось слышать, особливо в замоскворецких съездах или беседах: «Что ты, матушка, своей манзели даешь?» – «Дарага, проклятая, дарага! Да что делать! хочется воспитать детей своих благородно: 180 руб. деньгами, да сахару по 5 и чаю по одному фунту на месяц ей даю». – «И, матушка, я так своей больше плачу: 250 руб. на год да домашних всяких припасов даю довольное число. Правду сказать, зато она уже моет кружево мое и чепчики мне шьет, да и Танюшу выучила чепчики делать. Нынче, матушка, уж и замуж дочери не выдашь, коли по-французски она говорить не умеет, а ведь постричь ее нельзя же. Как быть! Да я и сама таки люблю французское благородство и надеюсь, что дочь моя в грязь лицом не ударит» [162] . При таком воспитании, при таких руководителях с первых лет жизни основательного образования, разумеется, нельзя было и ожидать. И вот выходили молодая девушка или молодой человек с презрением к отечеству, с беспредельным благоговением ко всему французскому, с легкой головой, с пустым сердцем – словом, нечто вроде соллогубовского Ивана Васильича с своей матушкой {38} . У девушки тотчас является желание иметь petite sante [163] и тратиться свыше состояния на французские накладки, шпильки и булавки. Об этом много говорится в «Собеседнике» и в статье «О воспитании» и в других, например в «Письме некоторой женщины» [164] , при котором есть даже примечание издателей, подсмеивающееся не над безнравственностью его, а над тем, что в нем много французских слов. То же есть в «Записной книжке» сначала [165] , в «Подражании английскому «Зрителю»« [166] , в «Прогулке» [167] , в «Вечеринке» [168] , во «Французской лавке» [169] и пр. Не делаем выписок, потому что и без того слишком много выписывали; притом из этих выписок мы узнали бы нового разве только то, что тогда была мода носить дамам высокие каблуки, растрепанные волосы, румяниться и притираться, что были в употреблении:
162
«Соб.». ч. II, стр. 16.
38
Персонажи повести В. А. Соллогуба «Тарантас» (1845).
163
Развлечения (фр.; идиоматический оборот, буквально: здоровьице). – Ред.
164
«Соб.», ч. I, ст. XVI.
165
«Соб.», ч. XIII, стр. 19–22.
166
«Соб.», ч. XV, ст. VI.
167
«Соб.», ч. VI. ст. XV.
168
«Соб.», ч. IX, ст. VII.
169
Ibid., ст. III.
И здесь, впрочем, зло было слишком сильно, и «Собеседник» старался только уменьшить, а не истребить его. В статье «О личных прикрасах» он прямо сознался, что есть «необходимо нужное зло» [171] .
Молодой человек тогдашнего времени при малейшей возможности отправлялся в вояж и прямо направлял путь свой в Париж. В дороге он ограничивал свою наблюдательность трактирами, честолюбие его удовлетворялось названиями сиятельства и светлости от трактирной прислуги; любознательность не шла далее покроя платья. В самом Париже изучал он модные лавки, гулянья, лореток и даже спектакли – для того чтобы знакомиться с актрисами. Возвращаясь в отечество, он исполнялся горестию, что должен со слугами объясняться не по-французски и что нельзя между невеждами вести образованной парижской жизни. С полным презрением ко всему родному, с совершенным отсутствием серьезного образования, эти люди были уверены, что они обо всем могут судить очень дельно, и потому говорили обо всем решительным образом, пренебрегая все то, что видят дома, а решения свои считая выше всякой апелляции, потому что были в Париже. Так «Собеседник» описывает русских путешественников конца прошедшего века в статьях своих: «О воспитании» [172] , «Просвещенный путешественник» [173] и «Путешествующие» [174] . К этому можно прибавить характерную заметку мизантропа из «Записной книжки». «Молодой путешественник, – говорит он, – спешит в Париж, чтобы перенять разные моды и со вкусом одеваться, в Рим – чтобы посмотреть на хорошие картины, в Лондон – чтобы побывать на конском ристании и на драке петухов; но поговорите с ним о нравах, законах и обычаях народных, он скажет вам, что во Франции носят короткие кафтаны, в Англии едят пудинг, в Италии – макароны» [175] .
170
«Соб.». ч. XI, стр. 24.
171
«Соб.», ч, VI, стр. 172.
172
«Соб.», ч. II, ст. II.
173
«Соб.», ч. III, ст. XVIII.
174
«Соб.», ч. XI, ст. IX.
175
«Соб.», ч. XIII, стр. 37.