Шрифт:
– Серьёзное отношение к чему бы то нибыло в этом мире является роковой ошибкой.
– А жизнь – это серьёзно? – спросила Алиса.
– О, да! Жизнь – это серьёзно! … Но не очень… – ухмыльнулся Чеширский Кот.
– 1 –
Если бы это было так, это бы ещё ничего. Если бы, конечно, оно так и было. Но так как это не так, то оно и не этак. Такова логика вещей.
Льюис Кэрролл
Атмосферный, так подходящий сейчас для весенней меланхолии Саввы Арсеньевича апрельский Берн, следовал своему девизу: «Главное – не торопиться!»
«Сегодня уже девятое апреля. Я здесь пятый день… ничего не нашёл… и не работаю… Не работается… Хм, меланхолия… Весенняя? Нет – уже давнишняя…» – он улыбнулся. Он вспомнил, как пожилая, мудрая его соседка тётя Римма называла «малохольными» всех, кого иной раз настигало странное, безотчётное и бестолковое «томление духа». А есть и такие скучные типы, которых такая вот мреть и морок прикусывают регулярно.
Савве
Это был внешне достаточно уверенный в себе, крепкий ещё, в меру седовласый, импозантный джельтмен. Не без самолюбия и с чувством собственного достоинства. Решения композитор любил принимать осторожно, ответственно, распределяя дозы целесообразности высших и низших порядков по «справедливости и совести».
А искал наш герой этою весной следы своего славного прадеда Елисея Стефановича, тоже очень талантливого сочинителя музыки и тоже весьма известного в России и даже в Европе начала двадцатого века. И пропавшего без вести в годы Второй мировой. Годы лихолетья и странствий начались для Елисея Черского в девятнадцатом году. Революция и Первая мировая «кроит жизни» в Европе, но в особенности в России и Украине. Катком прошлась история этого времени по городу Львову, который с девятьсот восемнадцатого года побывал годик в составе Западно-Украинской Народной Республики, а затем стал частью Польской Республики. И вот Елисей Стефанович, выступавший в декабре восемнадцатого с концертами во Львове, попал, что называется, «под колесо истории», оставшись в Польше. Он не пожелал возвращаться на территории, где грязным, тяжёлым сапогом и ружьём утверждалась «власть рабочих и крестьян». Так началась «одиссея» этого иноходца. И вот правнук уже почти год пытается идти по следу своего прадеда Елисея-Одиссея. Зыбкому… Пока безуспешно… Новой информации к той, с которой он пустился в поиски, в дорогу – ни на йоту… Меланхолия…
Ещё одна причина, сподвигнувшая «Нового Одиссея» Савву к путешествию, была тоже личная и тоже банальная. Он готовился к своему шестидесятилетнему юбилею. И седьмого марта следующего года, ровно в день рождения, запланировано открытие серии большой сольной программы концертов юбиляра. Кроме того, Черский-младший, по очевидной неосмотрительности и поспешности, пообещал организаторам концертной программы подготовить к сроку «нечто новенькое… этакий сюр-сюрприз. И теперь это обещание сюр-занозой ныло в голове, а «головняк» отзывался в сердце… Меланхолией… Идея сюрприза была, сказать правду, классной! Савва Арсеньевич недавно нашёл в семейных архивах оригинальные (!) музыкальные разработки прадеда. Они были связанны с новой, модернистской формой цикла «Зодиакальных мистерий». Да ещё с использованием этнических музыкальных инструментов, в целом этнической музыкальной культуры. А надо сказать, что, в дополнение к этнике, Черский уже не первый год «прокладывал тропу» в «серьёзной» электронной музыке. Прокладывал неторопливо, тщательно вымеряя шаг. И прадедова находка оказалась кстати! Савву буквально «накрыла идея»! Немного доработать «елисеевы» мистерии, максимально сохраняя аутентичность и почерк автора! И сделать свои! А свои дополнить по знакам зодиака, да ещё расширить полистилистику композиций электронной музыкой! А ещё мультимедийные эффекты! А ещё…! И выдать всё в виде приличествующего солидному композитору блюда! И к сроку! И очень ещё хотелось одесситу сюра! Чтобы его «фрачная солидность» была сознательно, по-хулигански вызывающе, «взорвана»! Талантливо! Как говорит Ленка, дочь Саввы, «папкин челендж» должен быть космическим вызовом «по-чесноку» (то есть воистину!). Она, сама увлекающаяся эзотерикой и гениально поющая в созданной ею группе «Зов мистика», теперь «торпедировала» отца, убеждая, что её вокал (или вокализ) в его мистериях необходим. Это ведь она заразила солидного академика и электронной музыкой и использованием этнических инструментов, чаще правда наряду с классическими инструментами и оркестром. Этой связующей нити времён («нити накала») отец был очень рад. Прадед ещё в начале двадцатого века собрал чудесную коллекцию флейт, варганов, бубнов, поющих чаш, вертикальных барабанов, дудуков и прочего. И не просто собрал, а начал один из первых сочинять музыкальные композиции с применением этих инструментов! Коллекция пропала и в руки Саввы чудом попали только дудук и варган, с которыми он не расставался даже в поездках. И из всего многообразия сочинений Елисея Стефановича остались только крохи: в частности пять, разработанных в более-менее окончательном виде «Зодиакальных мистерий». К пяти из двенадцати знаков Зодиака. Более в этой жанровой стилистике не осталось ничего. А ведь сколько вообще было написано и симфоний и концертов и прочего, прочего…
«Одесский джельтмен» брёл аркадами Берна и вспоминал аркады Болоньи, где он сорвал множество аплодисментов и собрал ряд лестных рецензий, когда гастролировал по Европе четыре года назад. «Те концертные выступления были приурочены к моему юбилею «двух пятёрок»… Да… Тогда я был «круглый отличник»… Эх, да ведь «блюда» мои были тогда традиционные…
Близился вечер. Апрельский вечер. Облачный, туманный… Дрожащий воздух… К вечеру хаос жизни, будничная хитросплётенная мыслемешалка «доставала» Черского, чувство тревоги от противоречивых мысле-образов сжимало грудь. Но сердце чувствовало, оно верило и чувствовало, что в жизни есть некое единое Первоначало… никогда неуловимое и невыразимое и скорее всего безсмысленное в разумении человеческом… И разумеется, что логика вещей должна была заставить задуматься человека: а куда он идёт? Зачем? Это круговращение сознания по целям и смыслам Савва обычно спасительно останавливал некоей «уставной парадигмой»: мол, и смыслы, и бессмыслицы заданы Свыше. А кем и зачем? «А Тем! А затем, чтобы человек, чтобы ты, горделивый сочинитель музыки, не опускался ниже! И не опускался до логики вещей! Не связывал разумность Природы с твоей логикой! В этом дрожании энергий, в этих вибрациях мировых полей ты всё равно будешь кружить по лабиринту «кроличьих нор» и «ловушек»… Ты – вечный Одиссей! Тебе суждено вот только найти – и тут же потерять! Но у тебя есть счастье в этой дрожи улавливать и фиксировать музыкальную тональность! Она в твоей жизни отмеряет Твоё Время и Твоё Пространство. И разве я такой уж «кусок идьёта», чтобы сказать, что этого мало?! Таки достаточно! Плохо лишь то, что достаточностью можно удовольствоваться, а вот чего-то необходимого всё равно мало! Да… Пошутил Он с нами… По-одесски!»
Вчера, когда он возвращался в свой пансион, уже в районе десяти вечера, и проходил мимо Башни Цитглоггетурм в Старом городе, ему почудилось, что дрожат стрелки астрономических часов на этой Колокольне. Он подумал тогда: «Эта Колокольня переводится как «Колокол Времени»… А может дрожь колокола охватила всю башню? И этот тремор подчинил себе и стрелки, и планеты, и ангелов и мифических персонажей на старинных часах… Они, часы, чувствуют дрожь, гул веков. «Поступь гулких столетий». Башня была за восемь веков существования и вышкой, и тюрьмой… Поступь немилости к людским судьбам, горечь страждущих, дрожь «жизни на волоске». Стоны тяжёлого времени средних веков… Да любых… И здесь, в этой тихой, умеренной Швейцарии тоже… Хм, там, где всё «умеренно»: и климат, и политика и менталитет обывателей…»
Савва Арсеньевич вспомнил Прагу, вспомнил пражские куранты Орлой… Похожие астрономические часы… Мистический дух Праги. Алхимики всюду… И эти маленькие люди, эти обыватели, крадучись идущие по узким, грязным улочкам города-замка Кафки: у них большие настороженные уши, у них большие, горящие тревогой чёрные глаза. Их губы плотно сжаты. Они хотят кричать, но рот на замке. И дрожь в горле ртутными алхимическими шариками отравляет всё. И внутри, и снаружи. «Иной в Праге обыватель… Но самый крепкий – наш, российский! Ему хоть марксизм, хоть сталинизм. Весь «алхимизм» победит «иванизм»! Хм… А почему прадед рванул именно в Берн? И почему сейчас подрагивают колонны галерей-аркад? Хм,… клавиши рояля… Что за чертовщина со мной сегодня? Ещё и не поздно, и не устал вроде бы…».
Его не покидало (вот уже пятый день) ощущение чего-то навязчивого, присутствие внутри него самого чего-то… Какого-то неприятного колокола… Этот колокол, однако, сейчас не звучал тревожным боем. Наоборот, было ощущение, что что-то позитивное, важное и даже перспективное должно вот-вот проявиться. То, что даст надежду!
«А… Вот опять тот высокий, сутулый старик заходит в эту уютную кафешку… И я облюбовал… Как он пунктуален! Пятый вечер ровно в девятнадцать часов он открывает двери кафе. И выйдет оттуда ровно в двадцать один тридцать. И побредёт, ещё более странно наклонив корпус вперёд, склонив седую, коротко и небрежно остриженную голову как-то набок, принюхиваясь своим острым гоголевским носом к сумраку приближающейся ночи. Ещё одной ночи… Может быть эта ночь сулит ему отдых и покой, а может неожиданно прекрасную строчку, мотив или проблеск хорошей мысли, а может гудение и даже набат плохих предчувствий и горечь от ненайденных ответов. Юдоль человеческой земной подёнщины умиротворит ли эта ночь?
Ну ладно он… А я-то почему так точен… Я-то почему в это же время оказываюсь здесь?… И сижу до его ухода… И провожаю его взглядом… Ну чудак он и чудак. И что? Да… Чудак-то он с магнитом неким, с магнетизмом… А ещё он заставляет меня постоянно украдкой наблюдать за ним весь вечер… Меня он не замечает… Он всегда сосредоточен и смотрит внимательно либо в какие-то бумаги, либо на экран ноутбука, либо прямо перед собой… И есть какая-то общая заострённость и его носа, и его взгляда, и его щетинистого седого подбородка и такого же кадыка. Хм, он пунктуален, но… методически неспешен… Он размеренно, в определённом ритме (как по нотам!) ужинает и выпивает. Кушает плотно и выпивает грамотно: накачивает себя русской доброй водочкой… Тонкие, длинные, чуть дрожащие пальцы в графике до минуты тянутся к гранёному графинчику, затем к гранёной рюмочке… И вот кадык своим движением отмерил порции алкоголя и закуски… Официанты расположены к этому постоянному гостю. В точности знают и его вкусы и всю партитуру его застолья…