Собиратель ракушек
Шрифт:
Он поднимается на какой-то танкер для перевозки химикатов и просится драить котлы на камбузе. Работает он так прилежно, что на него летят горячие брызги, а судно тем временем бороздит Атлантику, входит в Мексиканский залив и пересекает Панамский канал. В кубрике он приглядывается к команде и размышляет, видно ли по нему, что он убийца, написано ли это у него на лбу. Ночью он выходит на бак, опирается на планширь и смотрит, как корпус танкера прорезает тьму. Его гнетет пустота и усталость; чувство такое, будто позади осталась тысяча незавершенных дел, тысяча неверно заполненных гроссбухов. Волны продолжают свой безликий путь. Танкер решительно держит путь на север, к тихоокеанскому побережью.
Он высаживается
Постирав одежду в раковине ванной комнаты, Джозеф изучает себя в зеркале – длинная спутанная борода; за линзами очков глаза кажутся кривыми и желтыми. Он вспоминает определение из маминого словаря: Отчаяние – отсутствие надежды на лучшее; крайне безвыходное положение.
Он садится в автобус на Бэндон, едет тридцать миль по Сто первому шоссе и последние две мили идет пешком по необозначенной проселочной дороге. «Оушен Медоуз»: обанкротившаяся клюквенная ферма превратилась в дачный участок, фермерский дом снесли, чтобы построить трехэтажный особняк. На крыльце он прокладывает путь среди битых винных бутылок.
– Я Джозеф Салиби из Либерии, – представляется он владельцу по фамилии Тваймен, толстяку в ковбойских сапогах. – Мне тридцать шесть лет, у меня на родине идет война, здесь я ищу только лишь мира. Смогу залатать кровлю, подправить террасу. Все, что угодно.
При этих словах у него трясутся руки. Тваймен с женой удаляются и скандалят за кухонной дверью. Их молчаливая худенькая дочь ставит на обеденный стол тарелку с хлопьями, тихо ест и уходит. Настенные часы отбивают один, два.
Наконец возвращается Тваймен, который берет его на работу. Они уже два месяца подают объявление, рассказывает он, а Джозеф – единственный, кто отозвался.
– Сегодня твой день, – говорит хозяин, исподволь разглядывая башмаки Джозефа.
Ему выдают поношенный рабочий комбинезон и предоставляют квартирку над гаражом. В первый месяц у Твайменов полно гостей, семьи с детьми и грудными младенцами; молодые люди кричат на террасе в мобильные телефоны, мимо дефилируют улыбчивые женщины. Эти люди поднялись на компьютерном бизнесе; выходя из автомобилей, они проверяют, нет ли на дверцах царапины; если же находят, то облизывают большой палец и стараются ее заровнять. Недопитая водка с тоником, забытая на перилах, стон гитары из выставленных на крыльцо колонок, жужжание желтых ос вокруг грязных тарелок, набитые объедками мусорные мешки, составленные в сарае, – это повседневность Джозефа. Он чинит конфорку плиты, выметает из коридоров песок, счищает со стен лососину после битвы едой. Когда работы нет, он сидит на кромке ванны у себя в квартирке и смотрит на руки.
В сентябре Тваймен приходит к нему со списком дел на зиму: поставить вторые оконные рамы, прорыхлить газон, регулярно скалывать лед с крыши и дорожек, охранять дом от грабителей.
– Управишься? – осведомляется Тваймен.
Он оставляет ключи от пикапа смотрителя и номер своего домашнего телефона. Наутро все уезжают. В поместье воцаряется тишина. Деревья качаются на ветру, будто снимая заклинание. Из-под сарая вылезают три белых гуся и вразвалку пересекают газон. Джозеф бродит по хозяйскому дому: гостиная с массивным камином, застекленный атриум, необъятные гардеробные. Он уже дотаскивает телевизор до середины лестницы, но не может собраться с духом, чтобы довершить кражу. Да и куда его нести? Что с ним делать?
Каждое утро обещает ему тягучий и пустой день. Он бродит по пляжу, поднимая камешки, чтобы разглядеть в них что-нибудь необычное: окаменелость внутри, отпечаток ракушки, сверкающую прожилку минерала. Редкий камешек не опускается к нему в карман: все они неповторимы, все прекрасны. У себя в квартирке он раскладывает их на подоконниках: галечные ряды – как маленькие, недостроенные стены с бойницами, укрепления против крошечных захватчиков.
Два месяца он ни с кем не общается, никого не видит. Он лишь следит за медленным, размеренным скольжением фар на Сто первой автостраде, в двух милях от дома, или за белыми следами реактивного самолета, когда тот проносится над головой, оставляя свой рев где-то между небом и землей.
Изнасилование, убийство, брошенный о стену ребенок, мальчик с ниткой сушеных ушей на шее: в ночных кошмарах Джозеф прокручивает худшее, что люди совершают по отношению друг к другу. Весь в поту, он просыпается под одеялом, вцепившись в подушку. Мама, деньги, четкая, упорядоченная жизнь – все исчезло; не закончилось, а развалилось, будто какой-то сумасшедший украл все винтики его жизни и утащил их на дно темницы. Джозефу нестерпимо хочется изменить жизнь к лучшему, хочется сделать что-нибудь правильное.
В ноябре на пляж, что в полумиле от поместья, выбрасываются пять кашалотов. Самый крупный падает на песок в нескольких сотнях ярдов севернее других, в нем более пятидесяти футов в длину, это половина гаража, над которым живет Джозеф. Он обнаруживает их не первым: в дюнах уже припарковано с десяток джипов; люди бегают от одного животного к другому, тащат ведра с морской водой, размахивают шприцами.
Несколько женщин в светоотражающих неоновых анораках привязывают веревку к плавнику самого маленького кашалота и пытаются сдвинуть его с места при помощи моторной лодки. Лодка вспенивает воду и плывет сквозь прибой; веревка натягивается, соскальзывает и прорезает плавник; плоть расходится, показывается белое мясо. Проступает кровь. Кашалот не шевелится.
Джозеф подходит к зевакам, собравшимся в круг: мужчина с удочкой, три девушки с пластмассовой корзиной, наполовину заполненной мидиями. Женщина в окровавленном медицинском халате объясняет, что шансов на спасение этих кашалотов крайне мало: у них уже перегрев, кровотечение, размягчение органов, под тяжестью отказывают жизненно важные сосуды. Даже если вернуть животных в воду, они, по ее словам, скорее всего вернутся на берег. Она уже сталкивалась с такими случаями.
– Но, – добавляет она, – сейчас нам представилась возможность извлечь хороший урок. Отработать каждое действие.
У кашалотов на теле шрамы; их спины испещрены пустулами, кратерами и пластами морских уточек. Джозеф ладонью нажимает на шрам, и от его прикосновения китовая кожа вздрагивает. Другой кит шлепает плавниками по песку и издает щелчки – можно подумать, из самого чрева. Налитые кровью карие глаза вылезают из орбит.
У Джозефа появляется чувство, будто разверзлись двери его кошмаров и все жуткие сны, что толпились и дышали за порогом, ворвались в реальность. Пройдя полмили по пути в «Оушен Медоуз», он спотыкается и невольно падает на колени, его бьет дрожь, над головой проносятся рваные облака. Он не может сдержать слез. Бегство было бесполезным; никто не захоронен, все остались на поверхности – легкий ветерок воспоминаний. А почему? Спасайся, твердили ему соседи. Спасайся. Джозеф спрашивает себя: а если его не нужно было спасать, если спасти можно лишь того, кому спасение вовсе не требовалось?