Соблазн для Щелкунчика
Шрифт:
Макар выплевывал слова, с удовольствием отмечая, как темнеет лицо Петренко. Если бы не телохранители, выросшие словно из-под земли, Макару бы не поздоровилось. Сергея обхватили сзади. Но Макар не давал распоряжения выкинуть его из зала. Он не спеша налил в стакан минеральной воды, выпил, крякнул от удовольствия. Затем, почесав волосатую руку, окинул Сергея внимательным взглядом. Сделал знак. Телохранители ослабили хватку. В общем, Макар был человеком отходчивым. Потрепав фамильярно Сергея по плечу, он снизошел до извинений.
– Не сердись, друг. Прошу прощения, я тебя обидел. Не хотел, не хотел…
Петренко не знал, что и думать. В голове у него все еще царила неразбериха, щеки продолжали гореть от негодования. «Я убью тебя, Макар! Выверну наизнанку и убью!»
Но Макаров ждал. В протянутой к Сергею руке белела визитка. Он, словно почувствовав сомнения, раздиравшие душу молодого человека на части, не торопился. Улыбавшийся краешками губ Макаров уже не казался Петренко насмешливым, недружелюбным, снисходительным.
Сергей взял карточку и засунул ее в карман халата. Макаров удовлетворенно кивнул головой.
– Молодец, парень. Выдержка есть. Эй, Стас, – он подозвал одного из охранников. – Скажи водителю, пусть доставит парня туда, куда он скажет. Ну, до свидания! Без обид?
– Все нормально, – Петренко направился к выходу.
Всю дорогу до дома он был под впечатлением этой встречи. Трудно сказать, испытывал ли он ненависть. Скорее всего, нет. Может, это правильнее было бы назвать досадой. Досадой на самого себя.
«Он ведь прав, этот Макар. Чем отличался мой способ зарабатывания денег от того, что продемонстрировали эти полуголые девицы? Шоу! Праздной публике интересны женские тела. Их возбуждает то неистовство, с которым эти потерявшие гордость самки бьются не на жизнь, а на смерть за зеленую американскую бумажку. Я и мой безымянный соперник вызывали столь же низменный интерес. Если борьба грязных баб – это забава, потеха, то вроде бокс – это что-то серьезное! Два здоровых мужика молотят друг друга за деньги. Делайте ставки, господа! Так, что ли, сказал этот придурковатый конферансье. Та же потеха! Сродни собачьим боям, тараканьим бегам. Что же я тогда окрысился, стоило Макару сказать мне правду в лицо?»
Петренко нащупал карточку в кармане. Его визитка. Заманчиво, но звонить туда Сергей не будет.
Тем не менее через день перед Мариной лежало безумно красивое платье из «Дамского счастья». Цвета слоновой кости, с открытыми плечами и легкой укороченной юбкой плиссе, оно, конечно, было дешевле наряда со шлейфом, но отличалось особой изысканностью. Белые атласные туфельки и маленькая сумочка, расшитая искусственным жемчугом, завершали все это великолепие.
Марина была в восторге.
– Сергей! Я тебе говорила, что ты чудо? Как тебе удалось?
– Грузил вагоны, – улыбнулся он. – Шучу. Так, небольшие сбережения.
Он постарался забыть историю с поединком в загородном доме.
После свадьбы жизнь потекла спокойно и необременительно. Альберт и Сергей работали в одной охранной фирме, с той разницей, что Перевалов был заместителем директора, а Петренко рядовым охранником. Отношения между ними оставались дружескими. Они часто встречались семьями: выезжали на природу, отмечали праздники. Однажды произошел случай, в очередной раз испытавший на прочность их отношения. Как-то в обеденный перерыв Альберт, разомлевший от сытной трапезы, довольно жмурясь, произнес:
– Хочу повиниться перед тобой, Серый. Видел я как-то на днях твою Марину. Зашел за женой в салон красоты. Она туда на массаж ходит. Не выдержал, зашел к Марине. Без всякой задней мысли. «Маринка, – говорю, – поехали со мной на Канары. Ты ведь даже за границей ни разу не была». Знаешь, что она мне ответила? «А Сергей поедет?» А я ей говорю: «Да зачем нам Сергей?» Она хохочет. «Нет, – говорит, – тогда и я не поеду». Поделись секретом, Щелкунчик, как ты ее так околдовал? Это же не женщина, это – Жар-птица!
Но Петренко уже было не до смеха. Лицо его исказилось яростью. Взгляд, обычно мягкий и безвольный, стал колючим. В голосе зазвучал металл.
– Еще раз так поступишь – убью!
– Да ты что, Серега! Я же без всякой задней мысли, – оправдывался Альберт. – По старой, так сказать, памяти…
Прошла неделя. Отношения старых друзей нормализовались. Но что-то не давало покоя Перевалову. Слишком уж зло и серьезно говорил тогда Сергей. Решив, что его товарищ тогда просто поддался эмоциям, Альберт выбрал подходящий момент для разговора. Сергей находился в прекрасном расположении духа.
– Серега, ты прости меня. Может, я чего лишнего иногда говорю. Но ты ведь тогда тоже шутил. Правда?
Петренко непонимающе уставился на друга.
– Ну там… насчет того, что убьешь?
Сергей улыбнулся. Альберт рассмеялся. Конечно, это шутка!
– Нет, приятель, – голос Сергея был тверд и пугающе спокоен. – Я говорил искренне. Могу повторить еще раз, если ты не понял.
С этих пор в их отношения заполз холодок. Они были по-прежнему дружны, но что-то безвозвратно ушло. Их общение происходило как бы по инерции. Сергей приглядывался к Альберту, искал в его словах двойной смысл. Альберт же недоверчиво приглядывался к товарищу и дивился произошедшей с ним метаморфозе. В его памяти еще жили воспоминания, когда Сергей был серой тенью его самого.
Так они и жили до того самого дня, когда произошли события, самым роковым образом отразившиеся на их будущем…
Когда Елизавета подлетела к ресторану, было уже без четверти восемь. Она опоздала ровно на сорок пять минут. Должно быть, Виолетта уже сердится на нее. Но ей это было безразлично. Главное, чтобы журналистка дождалась. Главное, чтобы не ушла. Елизавете надо у нее столько узнать!
Дубровская поправила прическу перед зеркалом. Что и говорить, ей было немного не по себе. Всему виной был чрезмерно экстравагантный наряд, надеть который ранее Елизавете не хватало смелости. Топ с открытой спиной и глубоким вырезом спереди, короткая юбка, чрезмерно открывающая ноги, шпильки – все это вроде бы шло Елизавете, но казалось таким чужим. И Елизавета теперь не знает, как правильно поставить ногу, чтобы разрезы на юбке не поползли еще выше; поминутно одергивает топ – не слишком ли открыта грудь? Вдобавок ко всему, запах духов, такой вроде безобидный во флаконе, теперь явно демонстрировал отсутствие у нее чувства меры.