Соблазн в жемчугах
Шрифт:
Кэти схватилась за притолоку и, отступив, вгляделась в лицо гостьи, а когда узнала, ее глаза наполнились слезами. Она обняла Верити, и это объятие было таким теплым, таким знакомым, что Верити тоже заплакала.
– Деточка моя, – тихо плакала Кэти. – Моя дорогая девочка.
– Это твой муж? – спросила Кэти, кивнув в сторону Хоксуэлла. Она усадила Верити на единственный стул, а сама села на табуретку. – Красивый мужчина.
– Да, красивый. – Может, даже слишком. Он стал ее погибелью и продолжает ею быть. Эта красота в сочетании с титулом делала
– Я уже потеряла надежду снова тебя увидеть. Это какое-то чудо. Но если он так добр, детка, почему ты сбежала?
Как это похоже на Кэти. Она сразу поняла, что Верити сбежала.
Объятия, которыми Кэти встретила Верити, наполнили ее сердце воспоминаниями. Эти руки утешали ее, когда девочкой она потеряла мать, а потом, когда была постарше, и отца. Когда ее слишком сильно ругала гувернантка или порола Нэнси, она убегала из дому, хотя знала, что ее за это накажут, и пряталась в домике Кэти, где ее обнимут и утешат.
Она не могла ответить честно на вопрос Кэти. Незачем волновать ее рассказом о том, как ей угрожал Бертрам.
– Я сбежала, потому что не была согласна выходить замуж. – Она рассказала о своем плане и о том, как надеялась стать свободной, а достигнув совершеннолетия, вернуться домой и прогнать Бертрама.
– Это план ребенка, – сказала Кэти. – В этом ты очень похожа на своего отца. Это был пиан ребенка, ничего не знавшего в жизни. Но теперь ты здесь, и если этот лорд может иногда быть добрым, замужество не нанесет тебе вреда. По крайней мере ты будешь в безопасности.
– Теперь я больше знаю жизнь, и я рада, что увидела тебя. А Майкл? Как он поживает?
Кэти закрыла глаза, и Верити поняла, что коснулась печальной темы. У нее упало сердце.
– Его давно уже здесь нет. Дольше, чем тебя. Сначала я об этом не беспокоилась. Ведь ты знаешь, что это было не в первый раз, когда он…
– Куда он уехал?
Кэти покачала головой.
– Не знаю. Иногда я вижу во сне его и тебя, когда вы были детьми, и мне начинает казаться, что этот сон означает, что он умер. – Она вытерла глаза и вымученно улыбнулась. – Но раз ты не умерла и я вижу тебя своими собственными глазами, возможно, эти сны ничего не значили.
– Может быть, его арестовали? Он бывал несдержан на язык, Кэти. Что, если он оказался в чем-то замешан и его посадили в тюрьму?
– Если это так, то не в Шропшире и не в Стаффордшире. Если бы его судили здесь, мне бы сказали. Мистер Тревис наверняка знал бы об этом.
Верити взяла руки Кэти в свои.
– Значит, все это время ты ждала, не зная, оплакивать его или нет?
– Или тебя, детка. Или тебя.
– Я разузнаю, что с ним случилось, Кэти. Даже если новости будут плохими. Но тебе не придется больше ждать. – Она оглядела полутемный домик. – Здесь,
– Я считаю, мне повезло, что у меня есть хотя бы этот дом. Когда Майкл уехал, меня выселили из принадлежавшего заводу дома, где мы жили.
Этого не должно было случиться. По соглашению, заключенному с Бертрамом, Кэти не должны были выселять из ее дома. Еще одно свидетельство вероломности Бертрама привело Верити в бешенство, которое ей с трудом удавалось скрыть.
– Я позабочусь о том, чтобы в будущем у тебя было более удобное жилье, – сказала она и вдруг вспомнила, что не имеет права что-либо обещать – ей придется сначала просить разрешение у Хоксуэлла. Ей придется обращаться к нему, чтобы получить хотя бы крохи своего наследства и помочь этой дорогой ей женщине.
Она встала и подошла к столу, на котором стояла корзинка.
– Я купила продуктов на потом, но кое-что мы съедим сейчас. – Она развернула мясной паштет и кусок сыра. – Давай сядем, и ты расскажешь мне все о наших соседях. Рассказывай только о хорошем, остальное я уже знаю.
Хоксуэлл наблюдал за баржей, ожидавшей, когда откроется входной шлюз. Большие ворота, запиравшие его, открылись, вода прибыла, и груженная углем баржа начала медленно подниматься, а достигнув нужного уровня, проплыла мимо выходных ворот шлюза.
Побродив немного по окрестностям, Хоксуэлл вернулся к карете за домиком Кэти и посмотрел на часы. Верити, наверное, захочет побыть с Кэти подольше.
Когда он говорил с Верити об этой женщине, у него сложилось впечатление, что она была для нее чем-то вроде няни или гувернантки. Но наблюдая за их радостной встречей, за тем, как они обнялись и расплакались, он понял, что имела в виду Верити, сказав, что эта женщина ей как мать.
Окрестности показались ему тихими и безопасными, и он решил все же уехать, предварительно послав кучера сказать Верити, что вернется через два часа.
Лосфорд-Холл был расположен на холме в конце дороги, проходившей по лесу. Хоксуэллу понравился особняк, но его местоположение придавало дому загадочный облик. Впрочем, это вполне подходило человеку, жившему сейчас в нем.
Джонатан Олбрайтон принял его в библиотеке, доверху набитой книгами и всевозможными бумагами. Не все это досталось нынешнему хозяину вместе с домом. Об этом свидетельствовали кипы каких-то брошюр и непереплетенных книг, соседствовавших рядом с аккуратными томами в кожаных переплетах, которые были обычны для подобных особняков.
– Рад, что ты заехал. Я очень на это надеялся, – сказал Олбрайтон.
Хоксуэллу он показался немного похудевшим, но манера держаться все еще говорила одновременно и о почтительности, и о высокомерии. Его длинные волосы были забраны в старомодный хвост, а темные глаза и вся внешность, как всегда, располагали к доверию и желанию поделиться секретами. Однако Хоксуэлл знал, что, сколь долго на него ни смотри и сколь часто с ним ни разговаривай, никогда не узнаешь, о чем думает этот человек.