СОБЛАЗН.ВОРОНОГРАЙ [Василий II Темный]
Шрифт:
— Вели одеть детей, да и сами одевайтесь! С собой повезу вас! — повелительно обратился Дмитрий к тётке.
— Боишься на Москве-то, видно, оставить? — насмешливо ответила ему Софья. — Погоди, будет и тебе праздник…
Дмитрий махнул рукой и вышел из опочивальни. По уходе племянника старая княгиня разбудила боярынь, уснувших, как пришлось, по лавкам. Как всегда, не торопясь и спокойно, отдала старуха все нужные приказания.
— Мать и Царица Небесная, да куда же это повезутто нас, государыня? — всплеснула руками
— Ну, ты-то, пожалуй, и здесь останешься… Не бойся очень… Одевай великую княгиню скорей!.. — прикрикнула на боярыню Софья.
Умная старуха уже отчасти освоилась со своим новым положением пленницы Дмитрия. Она прекрасно сознавала, что сопротивление с её стороны ни к чему не поведёт, а только излишне раздражит племянника… Понимала, что и оставить их на свободе для Дмитрия было невозможным делом…
Заохали и захлопотали опять боярыни и девушки. Бедную княгиню Марью едва на ноги подняли…
Пережитые волнения и слёзы так её обессилили, что она, казалось, перестала на время понимать, что вокруг неё происходило.
— Везёт нас Дмитрий за собой куда-то!.. — пояснила ей свекровь, когда Марья приподнялась наконец на постели.
Марья только тупо посмотрела на старуху и ничего ей не ответила. Боярыни со слезами и причитаниями стали её одевать, а она сидела неподвижная и беспомощная… Редкие, безмолвные слёзы катились по её щекам…
Наконец её одели. Одели и закутали обоих детей Василия.
Всё соображавшая и не терявшаяся Софья послала к племяннику спросить, скольких боярынь им можно взять с собою…
Посланная через минуту вернулась.
— Велел он тебе, государыня-княгиня, сказать, чтоб не брала ты больше как четверых… Скажи, грит, тётке — княгине: некогда мне с вами возиться… Пусть, грит, усаживаются идут, сейчас поедем! — охая, передавала боярыня слова Дмитрия. — И такой-то он страшный да злющий, словно ворон чёрный!.. — добавила она.
Сравнение с вороном вывело из оцепенения княгиню Марью… Она как будто сразу всё вспомнила…
И опять разразилась на всю горницу громкими, неудержимыми рыданиями…
— Не послушался ты меня, князь ты мой ненаглядный!.. Налетело на нас вороньё чёрное, заклевало нас, сирот твоих горьких!.. — причитала она между рыданьями…
— Ведите великую княгиню! — распорядилась Софья и, сняв один из образов со стены, сама твёрдо пошла впереди.
За нею две боярыни повели под руки плачущую Марью. Две другие мамушки несли на руках ребятишек…
Оставшиеся боярыни, мамушки и девушки, плача и причитая, пошли провожать до двора обеих княгинь…
На дворе уже всё было готово к отъезду.
Опять отворились ворота золочёной решётки Васильева двора…
Только не добрых гостей они выпускали на этот раз. Не с добром эти гости приезжали, не на доброе и теперь ехали…
На царском дворе остались только холопы Старкова и Друцкого. Надо было ещё до утра покараулить, чтобы не поднял кто переполоха в Москве…
Опустели царские горницы. Двери повсюду открыты настежь, со столов сдёрнуты дорогие скатерти, на стенах не видать икон в золоте и каменьях. В опочивальне Василия всё вверх дном поставлено, всё перерыто и разбросано. На полу валяется несколько кафтанов дорогих, шапки меховые… На столе, за которым третьего дня беседовал великий князь с митрополитом Ионою, рассыпан мелкий жемчуг…
Перерыта постель Василия: и её не пощадили холопы, усердно разыскивая для Дмитрия спрятанные драгоценности…
Две восковые свечи догорают на столе. При их мерцающем свете картина разрушения и грабежа выглядит ещё безотраднее…
Разбитые ларцы и скрыни, разорванные одежды… Вон валяется на полу старая икона с потемневшим ликом… Ризы на ней нет: кто-то кощунственной рукой надругался над святыней…
Словно ураган пронёсся над великокняжескими хоромами, перебил, переломал, перепортил всё и унёсся дальше…
Словно хищники татары побывали в этих горницах: только они так умели хозяйничать…
Не видать никого и из челяди.
Всех почти забрал с собою Дмитрий. А тех, кто не хотел было ехать, связали да по конюшням рассадили… Вернётся, мол, завтра государь и великий князь Дмитрий Юрьевич к себе во дворец из обители — пусть полюбуется верными слугами.
Только не много было таких.
Вернее всех оказался боярский сын Захар, да и тот теперь не мог бы побежать да поднять тревогу. Лежал он на заднем дворе, прямо на снегу, давно уже безмолвный и недвижимый…
Как съехал со двора поезд Дмитрия да затихло всё вдали — людишки Старкова да Друцкого в свою очередь пробрались в царские покои…
И на их долю пришлось немало из того, что было брошено или не замечено…
Ночь подходила к концу.
В восьмом часу утра только что рассвело — на всех колокольнях кремлёвских церквей и соборов ударили в набат…
Тревожно и жутко прозвучали в воздухе первые удары…
Бом… Бом… Бом…
Бояре Старков, Друцкой, Никитин и другие созывали народ на Красную площадь…
Проспали москвичи своего великого князя…
Москва заволновалась.
Разное толковали жители, но никак ещё не могли догадаться, в чём дело…
А кремлёвские колокола гудят не переставая.
Бом… Бом… Бом…
Тревогой и смутой запахло в воздухе…
Через час уже после того, как ударили в набат, вся Красная площадь была занята волнующимся морем голов…
Всё чего-то ждут, волнуются и гомонят… — Гул смешанных голосов висит над площадью.
Но вот толпа колыхнулась, раздалась и пропустила нескольких бояр в богатых одеждах, ехавших верхами.