Соблазнение строптивой
Шрифт:
– Я не знаю, насколько задержусь здесь, Альберт. Посмотрим, как сложатся дела. Хорошо?
Эрли кивнул, хотя Дженна видела, что он разочарован.
– Я остановлюсь в гостинице «Калхун», если передумаете.
Дженна проводила Альберта взглядом до поворота на Секонд-Саус и только после этого обратила внимание на скандально известный пансион. Где-то в этом доме находится индианка по имени Голубка.
Один взгляд на Мигеля, когда он объяснял свои отношения с этой проституткой, сказал Дженне, что, несмотря на постоянный флирт с другими женщинами, испанец влюблен в Голубку.
Дженне пришлось признать, что ей интересна особа, три года
Дженна поднялась по ступенькам и прошла через длинную веранду к двери. Громадная женщина с таким видом, будто она только что жевала лимон, открыла на стук. Женщина сверху вниз окинула Дженну взглядом, задержав его на чемодане, а затем стала вглядываться в ее лицо, затененное широкими полями шляпы.
– Это не приют, – сказала она низким неприветливым голосом и хотела уже захлопнуть дверь.
Глаза Юджинии расширились от удивления, а потом гневно сузились. Она вставила в дверной проем ногу и сдернула с головы шляпу, отпустив на волю длинную толстую косу.
– Я не ребенок и не ищу приюта. Это «Пансион юных леди» тетушки Фэнни, не так ли?
Мейбл Шакс сначала уставилась на лицо с изящными тонкими чертами, а потом на блестящую, цвета соболиного меха косу, свисавшую до талии девушки. В дымчато-голубых глазах были невинность и ум, две черты, которые Фэнни считала главными при отборе девушек в свое заведение. Просторная куртка и мешковатые брюки не позволяли оценить фигуру посетительницы, но Мейбл и без того была уверена, что Фэнни с удовольствием возьмет ее к себе. Женщина открыла дверь и жестом предложила девушке войти.
Дженна подняла чемодан и вошла внутрь.
– Жди здесь, – сказала ей великанша. Она степенно прошла через прихожую и протиснулась в открывающуюся в обе стороны дверь.
Оставшись одна, Дженна с любопытством принялась рассматривать заставленный мебелью холл. Столы, на которых громоздились папоротники, плющи и фарфоровые статуэтки, образовывали уютные уголки, где небольшие двухместные диванчики, казалось, так и подстрекали украсть поцелуй. С высоко го потолка на разной высоте тоже свисали растения. Однако за исключением статуэток и романтических уголков ничто не говорило о том, что это бордель. Разочарованная, Дженна выглянула в гостиную и удивилась, не обнаружив безвкусных золотых кистей, красного бархата – и полунагих проституток.
Дверь в холл распахнулась, пропустив маленькую изящную женщину, на взгляд Дженны, приближавшуюся к тридцати годам, лицо которой, однако, было все еще прекрасным. Женщина окинула гостью взглядом – у нее были проницательные кофейно-карие глаза – и радушно улыбнулась.
– Я тетушка Фэнни, дорогая. Почему бы нам не расположиться в моем кабинете? Мейбл принесет нам чаю, и ты сможешь все о себе рассказать.
Фэнни скорее походила на благопристойную даму, жену и мать, чем на хозяйку публичного дома. Дженна проследовала за женщиной в элегантно обставленную комнату в торце здания. Здесь не было обычного викторианского беспорядка – только добротный письменный стол из орехового дерева, вращающееся кресло, обитое переливчатой синей тканью, и множество книжных полок. Дженне стало интересно, на самом ли деле тетушка Фэнни читала эти книги или держала их здесь, чтобы создать ложное впечатление благородства.
– Садись, дорогая, – Фэнни указала Дженне на кресло рядом со столом, а сама села в синее. – А теперь расскажи,
Дженна не планировала выдавать себя за падшую женщину, оказавшуюся здесь в поисках приюта и оплачиваемой работы. Однако теперь этот способ связаться с Голубкой показался ей не хуже других. Она успеет скрыться прежде, чем ей начнет угрожать какая-либо опасность.
– Меня зовут Дженна… Дженна Ли, и мне больше некуда идти. Моя мать умерла десять лет назад от лихорадки, а папа… – Она постаралась выжать из глаз пару слезинок, призвав воспоминания о дне, когда шериф сообщил им с матерью, что они вполне могут считать Джеймса Ли-Уиттингтона мертвым. – Папу несколько месяцев назад убили охотники за землей.
Дженна не собиралась рассказывать даже этого. Слова просто лились из нее, помимо ее воли.
Своему успеху Фэнни Беббит отчасти была обязана способности разбираться в людях. Девушка нервничала. Пальцы то и дело касались изящно очерченных губ. Ногти большей частью были уже обгрызены до крови. Но Фэнни видела искреннее горе в живых глазах девушки, когда та рассказывала о смерти отца.
– У тебя нет родственников или друзей семьи, к которым можно было бы обратиться? – спросила Фэнни.
– Нет. Родственники по отцовской линии где-то в Англии. Мать была единственным ребенком в семье, а ее родители умерли.
Это также было правдой.
Тетушка Фэнни потянулась к гостье через опрятный стол, в ее карих глазах светилось сочувствие и понимание.
– Мне очень жаль, дорогая. Я хотела бы тебе помочь, но сначала нужно убедиться, что твое место здесь.
Принесли чай, и Фэнни прервала беседу, чтобы наполнить чашки. Потом она спросила:
– Ты девственница, Дженна?
Юджиния почувствовала, как щеки залились краской. Если сказать правду, ей могут отказать.
– Нет, мэм.
– Такой милой девушке, как ты, даже несмотря на это не составит труда найти мужа. В первую брачную ночь можно выдать себя за девственницу. Пусть ты и не будешь его любить, такая жизнь все равно легче, чем у тебя будет здесь.
Фэнни умолчала, что ей каждый год приходилось отдавать жаждущим жениться мужчинам как минимум двух из своих «постоялиц», обычно вот таких, начинающих, как Дженна. Там, где женщины вообще были редкостью, благопристойность уже не считалась необходимым условием брака.
Дженна достаточно повидала на золотых приисках Парк-Сити, чтобы знать то, о чем не стала говорить Фэнни, но Маура также рассказывала, что в мормонских общинах все обстояло иначе.
– Только не там, откуда я родом, мэм. Понимаете, я жила в семье мормонского священника, когда меня застали с… с торговцем обувью. Они велели мне уходить. В городе все узнали об этом. Кроме того, я не хочу выйти замуж и состариться, истирая пальцы до костей работой на какого-то мужчину. Насколько я могу судить, мужчина может дать женщине только две вещи: чувственные удовольствия и деньги.
– Это он поставил тебе синяк, священник?
Рука Дженны метнулась к челюсти. Она забыла о синяке, которым наградил ее Вирджил Годби.
– Да, мэм, это он.
Несмотря на все эти разглагольствования, в девушке было слишком много невинности, чтобы поверить в ее искушенность. Если она и не девственница, то и не в полной мере женщина, к тому же она достаточно мила, чтобы мужчина, который проведет с ней первую ночь, заплатил за нее приличные деньги как за новую девушку «пансиона». Похоже, сегодня у Фэнни Беббит счастливый день.