Соблазненные луной

Гамильтон Лорел Кей

Щелчок был скорей похож на раскат грома, и по горькому опыту я знала, что на том месте, куда кнут сейчас попадет, этот звук кажется еще громче, просто парализует – все равно что стоишь на рельсах перед летящим на тебя поездом и не можешь сойти с места. Не потому не можешь, что не хочешь, а потому, что прикован.

Эймон прикован не был, но не ушел. Он остался на месте, защищая сильным высоким телом того, кто был прикован у него за спиной. Пастуший кнут ударил его прямо в грудь, оглушительно щелкнув, – звук удара по живой плоти почти не был слышен за этим щелчком. Была бы плеть поменьше, послышался бы мясистый шлепок. Но это был самый большой кнут королевы, похожий

на черную анаконду, такой длинный и толстый, что легко мог отнять жизнь. Я этого кнута боялась – я ведь смертная, а у Эймона, хоть и вспух рубец, даже кровь не пошла. У меня пошла бы.

Мне нравилась жесткая игра, но не такая, как любила королева. Андаис перехлестывала через край, и очень далеко перехлестывала. Она заходила туда, куда не хотело идти мое тело, и даже пожелай я туда пойти, оно бы не выдержало. Теперь я поняла, кто был прикован за спиной у Эймона. Не кто конкретно, а вообще. При дворе жили сколько-то людей. Не так, как пресс-атташе Мэдлин Фелпс, не по работе. Их выбрали сотни лет назад и увели в волшебную страну – кто-то сам захотел к нам уйти, кто-то нет. Но сейчас все они оставались здесь добровольно, потому что стоило им шагнуть за пределы холмов, и они мгновенно состарились бы и умерли. Люди-пленники свято нам доверяли. Кто-то из них был взят в услужение, но в большинстве случаев они чем-то привлекли сидхе. Кого-то похитили за красоту или музыкальный дар, а Иезекииль, к примеру, приглянулся королеве искусством палача. Их сочли достаточно ценными, чтобы украсть из смертного мира. Сейчас такое запрещено законом, но когда-то мы сами устанавливали себе законы – и оба двора это себе позволяли. Но по какой бы причине людей ни похитили, считалось преступлением, нарушением договора отнимать у них жизнь. Им обещали вечную жизнь и молодость, так что их можно было мучить, но не убивать. Нельзя было отнимать у них то самое, ради чего они и ушли в волшебную страну.

Едва я поняла, что прикован там человек, как догадалась, и кто это. Ее нынешний смертный любовник – Тайлер. В последний раз, когда я его видела, у него была стрижка под скейтера, белокурые волосы и настоящий загар. Он едва-едва достиг возраста, когда закон позволял такие штуки. По слухам, он был мазохист. Но если ему нравилось то, что с ним вытворяла королева, он не мазохист был, а самоубийца.

Огромный черный кнут прошелестел обратно по каменному полу. Андаис размахнулась им меж безмолвных и бездвижных стражей, и кнут опять с ревом прорезал воздух, молнией упав на тело Эймона. Страж пошатнулся от силы удара, но на коже опять остался всего лишь вспухший рубец.

Королева глухо зарычала от разочарования и выпустила кнут из рук. Он упал на пол, вдруг лишившись жизни, словно сброшенная змеиная кожа.

Андаис подняла белую руку с тщательно накрашенными ногтями и махнула в сторону Эймона. Он покачнулся и невольно схватился за стену ниши – или он упал бы прямо на того, кого хотел защитить. Пальцы у него побелели от усилия, с которым он старался удержаться от падения. Магия королевы затопила комнату, похожая на предгрозовую духоту, когда воздух такой плотный, что его едва вдыхаешь. Давление росло и росло, пока не стало больно дышать, грудь у меня едва преодолевала тяжесть магии королевы. Стоило Андаис захотеть – и она сгустила бы воздух так, что все задохнулись бы, по крайней мере я задохнулась бы. Сидхе так не убьешь.

Андаис резко сжала руку в кулак, и руки у Эймона задрожали в попытке выстоять наперекор ее силе. Он выдавил сквозь стиснутые зубы:

– Не надо, моя королева!

Пальцы у него поехали по стене, он терял опору, и тогда он вонзил

пальцы прямо в камень с силой, когда-то позволившей сидхе завоевать чуть не всю Европу. Камень крошился у него под пальцами, но ему удалось пробить дыры, за которые можно было держаться. Дыры немедленно наполнились кровью, кровавые струйки потекли по стене. Он изранил все пальцы, но удержался.

Мне каждый вдох давался таким усилием, словно на груди лежал огромный груз. Я не могла хоть раз вдохнуть нормально. Кубок выпал у меня из рук, и я осталась на ногах только потому, что Гален меня подхватил. Никогда еще я не испытывала на себе магию королевы такой силы. Никогда.

Она медленно пошла к Эймону, посылая перед собой волну магии, словно толкая огромной невидимой рукой. Я знала по опыту, что эта магия тем сильней, чем ближе к тебе находится королева.

Эймон задрожал всем телом, кровь потекла быстрей, собираясь в красные ручейки, стекая в кровавые лужицы. От усилия, с которым он противостоял магии, сердце у него бешено забилось, перегоняя кровь, выталкивая ее из пальцев.

У меня перед глазами поплыли серо-белые звездочки. Кто-то схватил меня за руку – я не видела кто. Коленки у меня подогнулись, мрак застлал глаза, и я повисла на руках у стражей. Воздух стал твердым, я не могла им дышать.

В глазах чуть посветлело, и я судорожно вдохнула и тут же зашлась в приступе кашля, едва не переломившем меня надвое; упала бы, если б меня не держали. Когда кашель прошел, вокруг опять посветлело, и воздух прохладой обдувал лицо. Я дышала. Гален обеими руками держал меня за правый локоть, Адайр за левый и еще за талию, а ноги мои пытались вспомнить, как стоять на земле.

Я решила, что королева куда-то ушла, но ошиблась. Она стояла вплотную к Эймону, всю свою магию направив только на него. Она собирала магию все более узким пучком, пока все помещение от нее не очистилось.

Эймон еще держался за стену. Рот у него широко открылся, но не для глотка воздуха, глотать воздух – это все же дышать, а я сомневаюсь, что ему это удалось бы. Королева могла обрушить на противника сотни атмосфер, она сам воздух превращала в оружие. Я всегда знала, что ее все боятся, но пока я не увидела ее силу в действии, я не понимала, что не одной только безжалостностью она тысячелетиями удерживала власть. Я смотрела в глаза стражей, величайших воинов сидхе, – и видела страх в их глазах.

Они ее боялись. Боялись по-настоящему.

Андаис расхохоталась – диким, пугающим смехом, предвестником страданий и смерти.

Пока я была без чувств, она вынула клинок. И теперь она приставила его к груди Эймона и резанула, словно по кусту, росшему у нее на дороге. Я ждала фонтана крови, но воздух настолько сгустился, что кровь не брызнула – она едва сочилась, так что Андаис успела нанести десяток ран, пока первая начала кровоточить.

– Да поможет нам Мать, – совершенно безжизненным голосом проговорил Дойл. Он стоял почти прямо передо мной. Это он заслонил меня от королевы, когда она пошла к Эймону. Дойл вздохнул и оглянулся на стражей с непонятным мне выражением в глазах.

Рис вздохнул в ответ:

– Терпеть это не могу.

– Как и все мы, – откликнулся Холод с другой стороны от меня.

Я оказалась способна заговорить:

– Что вы хотите сделать?

Дойл качнул головой:

– Времени нет объяснять.

Его черные глаза смотрели уже не на меня, а на Эймона и королеву. Грудь и живот Эймона разрисовала кровь, сочившаяся из множества мелких порезов. На груди открытыми ртами зияли глубокие раны. На боку рана была так глубока, что сквозь кровь белым блестели ребра.