Соблазни меня
Шрифт:
Мы внимательно смотрим друг на друга.
Я слышу какой-то звук от дверей. Мы обе поворачиваем головы, Блейк изучая смотрит на нас, его глаза переходят от одной к другой, потом останавливаются на мне. Я вижу выражение холодной ярости в них. Он понял, что я расстроила его куклу, поэтому он становится устрашающим, как черт. Отлично, теперь я еще разозлила и миллиардера. Не будет мне никакой квартиры в Маленькой Венеции. Черт побери их обоих. Я задираю подбородок, не собираясь извиняться. Но Лана решает все исправить сама, наверное, правильно. Она делает шаг ко мне и кладет руку на мою. Ее крутое обручальное кольцо касается моей теплой кожи.
— Я сожалею. Мне
Какую-то минуту я просто смотрю на нее и чувствую истинное превосходство и то, что превзошла ее. Она слишком великодушна, поэтому пытается сделать все правильно. Зачем? Я не знаю и мне, собственно, наплевать. Я наклоняюсь вперед и обнимаю ее. Она такая тоненькая, я никогда не обнимала такого хрупкого человека. Если подумать, то вообще никогда не обнимала никого, конечно, кроме моей матери, но это было очень давно, даже тогда я не смогла полностью обхватить ее тело своими руками. Мы отрываемся друг от друга, и мне кажется, что она испытывает облегчение.
— Давай, пообедаем вместе, когда я вернусь, — предлагает она.
Я слишком подавлена, чтобы ответить, поэтому просто киваю.
— На самом деле я пришла, чтобы дать тебе вот это, — она протягивает мне свой букет.
Я беру его, и понимаю, что комок в горле не дает мне возможности даже поблагодарить.
— Мне надо идти. Я позвоню тебе, когда вернусь.
Я знаю, что она куда-то летит, это сюрприз от Блейка, который скрывает от нее место конечного пребывания, а Билли будет жить в апартаментах Ланы с Сорабом, но через неделю Билли и Сораб вылетят в Таиланд, чтобы встретиться с парой для недельного отпуска.
— Да, пожалуйста.
Она широко улыбается.
— Хорошо, при встрече, видимо, я утомлю тебя своими новыми фотографиями.
Я слабо улыбаюсь, она разворачивается и идет к Блейку, они берутся за руки. Я наблюдаю за ним, его все внимание направлено на Лану. Он даже не оглядывается на меня, просто берет ее за руку и уводит ее подальше, от меня супер-стервы. В дверях Лана оборачивается.
— Он не тот, за кого ты его принимаешь, — говорит она, и они идут по освещенной фонарями дорожке. Я наблюдаю, как они проходят под гирляндами китайских бумажных фонариков, пока не скрываются в своем прекрасном ухоженном саду. Но с этого места я вижу, что гости уже зажгли бенгальские огни, их сотни, и они размахивают ими вокруг себя, радуясь. Аплодисменты и возбуждающее оживление свадебного ликования начинает увеличиваться. Это очень красивое завершение превосходного дня. Жаль, что я пришла сюда одна, вероятно, мне следует задержаться со всеми остальными.
Вдруг начинают звучать первые аккорды мелодии, которая, словно стрела, пронзает мое сердце, потому что я знаю эту мелодию, и сильный, мягкий голос Джона Ньюмана начинает петь в микрофон: «Know I’ve done wrong, left your heart torn». Я улыбаюсь от души, потому что это одна из моих самых любимых песен. Он поет припев, совершенно классным, характерным только ему способом: «Мнееееее необходимо знать сейчас, узнать теперь, сможешь ли ты полюбить меня снова?» Я опускаю взгляд на букет, зажатый в моей руке, подношу к лицу и глубоко вдыхаю легкий аромат.
— Поздравляю, Лана, — печально шепчу я.
Мне не удалось стать такой же, как ты…
16.
Император спросил: «Как я смогу узнать, близка ли женщина к получению оргазма?
Простая Девушка ответила: «У женщины есть пять признаков и пять желаний. Пять признаков:
Записки из Опочивальни
Я нажимаю на кнопку рядом с табличкой, на которой стоит цифра двадцать пять.
— Да, — отвечает мужской сквозь треск.
— Это Джули Сугар. У меня...э...назначено.
Несколько секунд стоит тишина, и мне кажется, что он забыл и если честно, то явно не ожидал. Но мы же договорились в понедельник? Или я перепутала день? Может он имел ввиду следующий понедельник? А может он просто забыл?
— Поднимайся на лифте на верхний этаж.
Звучит зуммер, и я толкаю тяжелую дверь, фойе встречает меня высокими зеркалами и цветами. Я поднимаюсь лифте на пятый этаж и иду по синей ковровой дорожке, стучу в дверь, и он почти сразу же открывает ее. Он одет в выцветшую, забрызганную краской футболку и очень старые, порванные черные джинсы, который как влитые сидят на его мускулистых бедрах, мои глаза явно не хотят отрываться от них. На нем нет обуви и волосы спутаны, как у Дэвида Гаррета в полном беспорядке на концерте. Шелковистые пряди вырываются из хвоста, перекинутого на плечо.
Сексуальный.
На самом деле этот мужчина очень горяч! У меня во рту все пересохло. Сейчас мне кажется, что Жирная Мэри права насчет его сексуального мастерства... Мои глаза возвращаются назад к его лицу. В тусклом освещении той комнаты я совершенно не заметила его глаз, но, Боже, какие у него глаза! Окаймленные густыми ресницами и какого-то просто удивительного цвета. Мне почему-то казалось, что они синие, но это не так. Они однозначно зеленовато-голубые, как океан в жаркий день на Барбадосе. Но в них не отражается ни одной эмоции, словно закрыты щитом. Почти полностью равнодушные. Странно. Что случилось со смеющимися глазами этого мужчины?
— Я работал и думал, ты не придешь, — говорит он.
— Почему ты решил, что я не приду?
Он пожимает плечами.
— Люди обещают, но не доходит...э... до встречи..., — он замолкает.
Я осматриваюсь вокруг, просторные большие апартаменты, оформленные в современном, но не индивидуальном, но типично мужском стиле. Выделяющийся из золотистого камня камин, черные кожаные диваны, стеклянный журнальный столик, дорогая встроенная звуковая система и огромадных размеров плазменный экран. Ни одного зеленого растения, в комнате нет, так же, как нет и ничего личного — ни фотографий, ни подушечек, которые выделяются из этого мужского аскетизма, нет даже никакой коллекции, стоящей в стеклянном шкафу. Нет ничего, чтобы как-то говорило о самом хозяине, но эти апартаменты расположены в городском районе, где недвижимость стоит бешенных денег.
— У тебя красиво.
— Это не мое, они принадлежат Блейку. Я просто пользуюсь этим временно. Единственные вещи, которые принадлежат мне в этих апартаментах — моя одежда, диски, краски и холсты и Смит.
— Что ж, в любом случае, приятно, — я подхожу к стеклянной стене, которая тянется от потолка до пола и смотрю вниз, на Лондон, прекрасный вид.
— Кто такой Смит?
— Смит, — зовет он, и огромный кот, один из тех высокомерных, с длинной шерстью, жутко дорогих шиншилловых парод, заходит в комнату и прямиком идет к хозяину, чтобы потереться о его ноги. Он нагибается и гладит его. Я не могу отвести глаз от его золотисто-коричневой руки, двигающейся по мягкому меху, и почему-то тут же вспоминаю слова Жирной Мэри, что он обладает руками, способными играть блюз на гитаре. Я подхожу к коту.