Соблазнительная обманщица
Шрифт:
Теперь это была всего лишь пустая оболочка, обставленная только той мебелью, с которой дом сдавался внаем. Яркие дни и чувственные ночи прошлого не останутся жить в этих скучных стенах с блеклыми обоями. Свои воспоминания она забирает с собой.
Все – и хорошие, и плохие. Хочет она того или нет.
Подняв голову и расправив плечи, она надежнее взялась за ручку прискорбно полупустого саквояжа и решительно шагнула во внешний мир.
– Куда-то собрались, миледи?
Едва успев сделать один шаг, Мэдлин стремительно повернулась – и увидела низенького, толстого и кричаще одетого Орана Критчли: тот поджидал ее, прислонившись к
Когда-то Критчли был постоянным спутником ее мужа. Его нельзя было назвать другом. Возможно, сообщником по мятежу против правил морали.
Мэдлин быстро повернулась, чтобы скрыться обратно в доме, но не успела захлопнуть дверь перед Критчли и всеми воспоминаниями, которые тот с собой принес.
Он ворвался следом за ней в ее узкую прихожую и там, крепко ухватив за руку, закрыл дверь, ведущую в мир за стенами дома. У Мэдлин отчаянно забилось сердце, она ощутила сильную тошноту, потому что Критчли никогда не увлекался мытьем. Она судорожно сглотнула, но промолчала. Не следовало давать этой мокрице никаких преимуществ.
Продолжая больно стискивать ее руку, он прижал ее к двери и придвинулся вплотную, демонстрируя в ухмылке желтые зубы. Она отшатнулась от его зловонного дыхания, однако успела заметить, как странно выглядят его зрачки. Если память ей не изменяет, он пользуется многочисленными веществами, убийственно воздействующими на разум. Пьянство – это еще самый слабый его порок.
– Вы на днях от меня убежали, – прошептал Критчли, обжигая дыханием ей щеку. – Я видел, как вы повернулись и нырнули в толпу. Я чуть не умер от изумления, знаете ли. Почему вы скрылись после пожара, миледи? Как вы могли заставить нас всех оплакивать вашу смерть, а издалека над нами потешаться?
Она этого не сделает. Она не станет спрашивать у него, что ему нужно. Она не станет просить его уйти и забыть о том, что он ее видел. И она ни за что не станет умолять его не говорить никому о том, что ему известно!
Мэдлин подозревала, что сделала бы все это, если бы только могла заставить прошлое уйти, раствориться в памяти. Ах, если бы она не была такой чертовой дурой в те давние годы. Если бы она не делала того, что сделала, – не жила так, как жила тогда.
– Потеряв вас из виду, я стал гадать, что могло привести вас на ту улицу. И быстро нашел медальон, который вы продали. Я уверен, что вы помните эту вещицу. Золотая, не так ли? С узором в виде шиповника. Видите ли, я хорошо знаком с этой штуковиной, потому что именно я помог бедняге Вильгельму выбрать ее для вас. И тогда я понял, что это правда. Леди Мэдлин жива. Какое счастье!
Ей стало дурно. Она хранила этот проклятый медальон так долго именно потому, что он был столь необычным. Только полное отчаяние заставило ее наконец его продать.
Ей следовало бы утопить эту вещицу в нужнике.
Глава 5
Критчли вплотную подошел к Мэдлин.
– Как хитро вы подстроили свою смерть! Кто бы мог подумать, что такая милая, наивная девушка может превратиться в такую умелую обманщицу? Ну, я готов позволить всем продолжать верить в вашу гибель – или могу рассказать всем правду про вас. Меня так и подмывает это сделать: так хочется узнать, как вы станете объяснять властям поджог и убийство…
Я ничего такого не сделала!
Он насмешливо прищурился:
– Вот как? Тогда почему же столько лет прятались? И сами себя выдали. А как насчет украденных драгоценностей? Как насчет погибшей бедняжки, вашей камеристки? Вы совершенно уверены, что на вашей совести нет ни малейшего пятнышка?
Она ощутила острое чувство вины, с которым мог соперничать только страх, от которого у нее перехватывало дыхание.
– Времени мало, моя дорогая. По слухам, он едет. У вас всего неделя на то, чтобы иметь дело только со мной. Потом от меня уже ничего зависеть не будет.
Однако последние три года одиночества и сожалений о прошлом научили ее хотя бы одному. Бог свидетель: она умеет молчать! Мэдлин постаралась как можно дальше отвернуться от Критчли и с презрением посмотрела на негодяя.
Он жестоко выкрутил ей руку. Мэдлин судорожно втянула в себя воздух, но не вскрикнула.
– Значит, ты слишком для меня хороша? Слишком благородная, чтобы даже посмотреть на человека, который тебя спасет? Я могу хранить твои тайны… а могу поведать их всему свету. Когда-то твой муж мне доверял. Может, теперь ты сможешь довериться мне?
Она чуть не рассмеялась. Довериться тому, кто преследует ее и трется о нее своим грязным телом? Какой идиот!
Нет, ей будет лучше, если он оторвет ей руку и оставит умирать от потери крови. Даже такая смерть будет предпочтительнее.
Борясь со слезами боли, она испытывала желание плюнуть ему в рожу. Мерзкий червяк!
И самое печальное то, что винить во всем она должна только себя. По собственному решению, по своей воле она стала женой чудовища.
Конечно, маска Вильгельма была безупречной. Она ни о чем не подозревала – и никто не подозревал! Как можно было угадать, что такой мерзавец может прятаться за милой улыбкой, непринужденным дружелюбием, красивыми поступками?
Она был таким добрым, таким услужливым. Его интерес к её желаниям и потребностям был глубочайшим, в его самоотверженность, казалось, не имела границ. Никакое усилие не казалось ему чрезмерным, никакая деталь ее жизни – слишком мелкой, чтобы он не уделил ей внимания. Поначалу ей было неловко принимать все эти знаки внимания, она не смела поверить, что такой человек может действительно существовать.
Ее мать была им очарована, ее отец – полон восторга. Все в их тесном кружке родных и друзей были так им околдованы, что искренне недоумевали: как такая заурядная девушка смогла покорить столь завидного жениха?
А может быть, он действительно был таким добрым и щедрым, как ей казалось, а ее собственные недостатки каким-то образом его изменили? Неужели она разочаровала его настолько, что его поведение можно было оправдать?
Окружающие могли бы так подумать. Она знала, что он считался настолько безупречным человеком, настолько удачной партией, что все барышни в их графстве пытались добиться его внимания. Все семьи соперничали между собой, ища возможность устроить в его честь обед. Все сквайры присматривались к нему как к жениху для своих дочек, все джентльмены были рады сесть с ним за карты или просто провести вечер за мужскими разговорами и сигарами.