Собрание произведений в пяти томах. Том 4. Девяностые
Шрифт:
Где логика? Шакал разве виноват? В своем обществе он разве противный? Он такой, как все. Это когда он попадает в другое общество, там он кажется противным. Но если ихняя мама смотрит на себя в зеркало или на своих детей, разве они ей кажутся такими противными, как нам? Или она себе в молодости казалась ужасной? С горбом, клыками, какая есть на самом деле. Да нет. Нормальная.
И среди шакалов есть свои красавцы и свои бедняки. Есть и богачи, хотя все имеют вид нищих и бомжей. Но это на наш взгляд. Им тоже противно, что мы торчим вертикально, шерсть носим только на голове. А вместо клыков протезы. И подкрасться толком ни к кому не можем. А падаль едим так же, как они, и еще ее варим для чего-то. А очки? А животы? Мы очень противные в обществе шакалов. Я уж не говорю о том, что разговор не сумеем поддержать.
Или как любят говорить, представляете ли вы свою дочь в постели с… и так далее.
У всех есть и нежность, и любовь, и страдания.
Так что в национальном вопросе нужно быть очень осторожным.
Евреи
Почему у нас диктатура и свобода вызывают позыв антисемитизма? При диктатуре – сверху, при демократии – снизу.
– Евреи принесли много вреда России, – тепло сказал мне зав. отделом юмора «ЛГ». – Ты ведь не станешь отрицать, Миша?
Что я мог отрицать, что я мог утверждать? Этот разговор не терпит доказательств. Требуется одна убежденность. У него она была. А мне нужно собирать факты, а их у меня не было.
– Евреи – масонская организация. Они не нация, они организация.
– Какая? Сколько «С» в этом слове?
– Надо знать, если ты там состоишь, – она мне тоже говорила в самый лучший между нами момент. – Ты даже не знаешь. Но ты там состоишь.
Какой смысл состоять, если не знаешь?
– Вы английский шпион.
– Согласен.
– Вы – масон.
– Конечно.
– Вы – импотент.
– Нет. Могу доказать.
– Посмотри состав первого правительства: восемьдесят процентов – евреи.
– Изя, это правда?
– Правда, Миша.
И мы сидим подавленные.
Евреи стреляли в царя. Евреи убивали евреев. И мы сидим подавленные. Евреи учат нас всему плохому. Евреи разрушают города. Если это делают русские, то учат их евреи. За Сталиным стоял еврей, за царем стоял еврей, за Наполеоном стоял еврей, за Эйнштейном стоял еврей… Почему же они так любят вторые роли?
Мы, видимо, нашли друг друга и, к обоюдному ужасу, не можем расстаться.
Это редкое счастье – иметь на все случаи своего виноватого, который виноват, что приехал, и виноват, что уехал, что стрелял в Ленина, и что промахнулся…
И большое счастье иметь такого товарища, что вспомнит тебе все, о чем ты не знаешь.
– Вы убиваете своих.
– И вы убиваете своих.
– Вы обманываете.
– И вы обманываете.
– Вы нас презираете.
– И вы нас презираете.
– Вы слишком умные.
– И вы слишком умные.
– Вы оккупанты.
– И вы оккупанты…
Мы будем вечной несчастной семьей, ибо никакие другие люди не считают, что всеми их действиями кто-то руководит. Большая дружба скреплена почему-то только одной кровью.
Пусть евреи придумали самое жуткое государственное устройство, но почему они смогли его применить именно здесь? Они разрушили соборы и синагоги… Ребята, а вы все где были? Как вы позволили этим гадам? Да вы же их уже не раз хватали за задницу, били, стреляли, увольняли, не принимали, не обучали, пятую графу ввели… Почему эти гады так изворачиваются, почему они меняют имена, отчества, фамилии, пишутся русскими? Для чего это им так нужно, если они вами командуют? И еще из хитрости, для отвода глаз, командуя Сталиным, убили своих лучших писателей и поэтов.
– Ну это так им надо было…
Большой смысл в этом разговоре:
– Он противный – и все.
– И все?
– Да. Очень противный – и все, и все…
Так и тянет сказать: тебе ж не повезло дико. Страна у тебя, к сожалению, многонациональная, тебе ж чистить и чистить. Это ж когда только ты всех вычистишь?! Это ж когда только ты заживешь по-человечески?!
Путевые заметки
Спокойно, не переживайте, жить негде, мы в ловушке, весь земной шар – дерьмо. Поздравляю!
Чисто, стерильно, качественно, тщательно, протерто. Германия. Матерь всех наших побед.
Скучно так, что можно повеситься на входе и на выходе. Свиная нога с капустой, пюре, пивом. На московский желудок обожрешься до оловянных глаз. Тут они начинают петь марши, надевать мундиры, бежать строем через Берлин. Двести тысяч бегут. А ты опять еврей. А они опять бегут. Молча. Девушки выносят пиво. В магазинах полно. Они здоровеют и маршем куда-то бегут.
Большая свобода. «Ваш мальчик брал у нашего велосипед, там соскочила цепь. Вот счет».
Да, влюблены. Да, держатся за руки. В кафе, да. Пьют левыми руками, правые руки оторвали только один раз, чтобы рассчитаться. Оба. Каждый за себя.
Конечно, это их дело. Но нам-то что там?
Один наш в ихней бане, где все вместе – мужчины и женщины (первый обычай, что мне понравился), сказал среди немцев на плохом английском языке:
– Да что ж вы в сухом пару? Хотите, я вам покажу настоящий пар?
Все молчали.
Он плеснул, достал, принес, отбил, поколотил, перевернул.
Все молчали.
Хозяин по просьбе присутствующих попросил его больше не приходить.
В Германии стерильно, качественно, полезно. Постели себе в аптеке и ложись. Свобода полная. Только не принято. Это не принято, то не принято. Все не принято.
Красиво, сытно, богато и далеко. Америка, едрен-ть!
Грандиозно! Девяносто ТВ-программ! Океаны, каньоны, шельфы! Пока не заболеешь. Они не виноваты, и ты не виноват. У тебя плюс сорок, ты вызываешь «скорую», Emergency, которая тридцать минут разговаривает с тобой по-английски по телефону, а ты плохо. И тебе плохо. Ну плохо тебе. Было хорошо, было очень хорошо, и вдруг стало плохо. Организм – сука, не вынес впечатлений, не вынес вопросов «как вам нравится Америка?» и выдал сто двадцать пять по Фаренгейту с загадочным желудочным гриппом. То есть ты практически не знаешь, за что хвататься: за кровать или за туалет.